Катарина - стр. 36
Все прошедшие месяцы меня ни на минуту не покидала мысль об Аньке. Точнее, о ее спасении. Каждую ночь я мысленно захлебывалась слезами, потому как не позволяла себе расклеиваться при спящих девчонках. Меня одолевали тяжкие мысли, и я все гадала в каких условиях она проживала. Меня сжирало огромное чувство вины, что я находилась в теплом и сытном месте, а она могла пару раз в день давиться куском хлеба и драться за кружку воды в бараках прачечной, куда ее увели.
Впрочем, я не бездействовала и времени зря не теряла.
Благодаря выгодному положению в семье помещиков, меня не обделяли хорошим жалованием, которое было ровно вдвое больше, чем у остальных остарбайтеров в нашем доме. Я свободно прогуливалась по старинным улицам Эрдинга с Артуром, потакая его желаниям зайти в знаменитую пекарню или издали понаблюдать за играми местных ребят.
Стоит отметить и отношение фрау Шульц к нам, ее негласным рабам. Всех остарбайтеров в доме она не обременяла телесными наказаниями и не морила голодом, потому как понимала, что голодный и изможденный человек не способен полноценно работать. Нам было достаточно лишь ее строгого взгляда исподлобья и сокращения жалования. Перед наказанием фрау всегда ставила нас перед выбором: либо сократить провинившемуся жалование, либо выполнить дополнительную работу помимо основной. В случае с Ванькой и Колькой – прибавлялись два часа работы в поле утром и вечером, а в случае Таньки и Лëльки – ранний подъем на три часа раньше обычного, чтобы в наказание перемыть до блеска все кастрюли, сковородки и до раздражительного скрипа выдраить пол в кухне, даже если Гертруда об этом позаботилась еще с вечера. Меня и Аську эти наказания обходили стороной, ведь мы обе старались добросовестно выполнять свою работу. Но стоит признать, у практичной немецкой женщины не было ни одного наказания по ее собственной прихоти, плохому настроению или личной неприязни к кому-то из нас. Ребята получали по заслугам и виноваты в этом были только сами.
С виду всегда строгая и чопорная женщина с железной осанкой, она порою заботилась о нас наравне с родной матерью. Пару месяцев назад у Таньки страшно разболелся зуб, и опухоль от нижней челюсти переросла на половину лица. Бедняжка ни есть, ни пить не могла, пол дня загибалась от боли и в прямом смысле была готова лезть на стену. Фрау Шульц лично отвезла горничную к зубному, оплатив ей лечение. Татьяна с день полежала в нашей спальне, пока мы по очереди носили ей кашеобразную пищу, а после как ни в чем не бывало хлопотала по дому, забыв про ужасную зубную боль. То же самое было и с Ванькой, который обессиленно упал посреди поля во время знойного солнцепека, и с Колькой, который во время распилки дров едва не лишился двух пальцев. И даже со мной, когда мне вдруг поплохело в душной игровой Артура, и я едва не лишилась чувств.
Не обижала она нас и жалованием, платила обещанные суммы день в день. Завтраки, обеды и ужины у нас всегда были полноценными, хоть и не такими разнообразными как у хозяев. Если членам семьи на обед подавали четыре поварешки мясного супа, целую буханку хлеба, сливочное масло, салат из овощей и второе блюдо без мяса, то нас ставили перед выбором. Либо мы едим второе блюдо (а зачастую это было обыкновенное картофельное пюре без мяса) с тремя кусками хлеба для каждого и сливочным маслом сверху. Либо выбираем суп, но на жирном бульоне с аппетитными кусочками мяса, тремя кусками хлеба без масла и парочкой ложек овощного салата. По праздникам (к примеру, на наши дни рождения или именины кого-то из членов семьи) Генриетта и вовсе распоряжалась подавать нам макароны с жирным куриным бедром или тушеное мясо с овощами с грядки. В те моменты мы были по-настоящему счастливы, и накидывались на мясо словно голодные волки.