Карусель - стр. 18

на Гросвенор-сквер, и ее весьма позабавило, какое выражение лица принял презиравший священника Фрэнк Харрелл, когда объявили о прибытии этого джентльмена. Мистер Фарли был человеком среднего роста, с поседевшими волосами с металлическим отливом, которые он тщательно расчесывал, и отличался весьма изящным профилем. Его руки с безупречным маникюром казались изнеженными и красивыми, а пальцы были унизаны дорогими перстнями. Он любил бывать в хорошем обществе и мог позволить себе, повинуясь собственным пристрастиям, тщательно выбирать друзей. Дворянская корона не могла поразить человека, который понимал, насколько бренно земное положение в сравнении с земными богатствами. Бедность он мог простить лишь герцогине, ибо в земляничных листьях[8], даже пожухших и увядших, которые венком ложатся на покрытое морщинами чело почтенной вдовы, остается нечто, что внушает уважение даже самым дерзким. Его обходительность и умение вести интеллектуальные беседы снискали ему могущественных друзей еще в те времена, когда он был всего лишь пастором в одном графстве. И благодаря их влиянию ему наконец представилась возможность перейти в сферу, где его таланты к общению были оценены по достоинству. Благородство служителя церкви, как грехи отцов, может передаваться вплоть до третьего и четвертого поколения, поэтому очевидно, что человек, дед которого был епископом, не мог жаловаться на отсутствие хороших манер. Есть неотъемлемые качества, которых не отнять у воспитанного человека, который родился в резиденции епископа.

Миссис Кастиллион, которая, по заявлениям хозяйки должна была опоздать больше всех, наконец появилась.

– Надеюсь, я не опоздала, мисс Ли, – сказала она, вытянув обе руки и явно стараясь этим жестом обратить на себя внимание.

– Не особенно, – ответила хозяйка. – Помня о вашей непунктуальности, я предусмотрительно пригласила вас на полчаса раньше всех остальных.

Торжественной процессией компания двинулась в гостиную, и мистер Фарли с удовлетворением осмотрел стол.

– Я всегда полагал, что красиво накрытый стол воистину представляет собой одно из величайших художественных произведений современной цивилизации, – произнес он, обратившись к соседу.

И его взгляд стал блуждать по гостиной, в меблировке которой он заметил приятную его глазу, но при этом сдержанную роскошь. Мистер Фарли бывал здесь еще во времена мисс Дуоррис и обратил внимание, что ее портрет исчез с привычного места.

– Я вижу, вы убрали ту великолепную картину с изображением бывшей хозяйки этого дома, мисс Ли, – сказал он, изящно махнув рукой и сверкнув кольцами на пальцах.

– Я не могла по три раза в день принимать пищу под ее пристальным взглядом, – ответила хозяйка. – Еще свежи воспоминания о ее ужинах: она кормила меня шелухой и желудями, как блудную дочь, и потчевала описаниями мук, которые ждут меня в загробной жизни.

Декан посмотрел на мисс Ли с ласковым укором. И хотя часто ругал ее за прочитанные книги или легкомысленные речи, он всегда благосклонно относился к иронии, с которой она комментировала его маленькие проповеди.

– Вы совсем немилосердны, Полли, – заметил он. – Конечно, с Элизой было трудно жить, но от других она требовала не меньше, чем от себя самой. Я всегда восхищался ее безупречным чувством долга. Это кажется поразительным в наше время, когда все живут исключительно ради собственного удовольствия.