Карл Любезный - стр. 6
– Мы идем в Париж, – прожевав хлеб, ответил мальчик.
– В Париж? Ого! Зачем же это? Да и кто отпустил вас одних?
– А у нас никого нет, – опустив глаза, печальным голосом сказал ребенок и продолжал, подняв голову и видя, что всадник молчит: – Вы ведь не станете нас убивать, сеньор, или продавать в рабство? Мы ничего плохого вам не сделали, и вы не похожи на злодея.
– В общем-то, наверное, так оно и есть, – усмехнулся Тристан, подумав о своем ремесле и вспомнив прозвище, данное ему. – Во всяком случае, полагаю, было бы несправедливо предъявить мне огульное обвинение. Однако где же ваши родители? Что с ними стало? И откуда вы?
Переглянувшись с сестрой и опустив голову, мальчик стал рассказывать:
– Мы из Куломье, что в Шампани. Отца убили англичане, когда грабили деревню. Он не дал им наше последнюю овцу, и они ударили его топором по голове, а потом сожгли наш дом. Нам негде стало жить, и мы не могли прокормиться, нам оставалось только скитаться и просить милостыню. Мать стала совсем слаба и однажды свалилась в реку, когда мы шли по мосту с паломниками. Она выплыла, потом снова… но больше не смогла, успела только крикнуть нам: «Прощайте!» Больше мы ее не видели. Река в этом месте быстрая; должно быть, течение маму сразу унесло.
– Вот уже больше месяца мы с братом одни, и нет у нас никого, – подала голос Николь, хлопая глазами, которых не сводила со всадника.
– Где же вы живете? – спросил тот. – Где ночуете?
– А где придется, сеньор, – снова заговорил брат, – в заброшенных сараях, на сеновалах, иногда в замках или в домах знатных господ.
– Пускают, стало быть, вас? Что же, даром? Ведь за постой надо платить.
– А мы рассказываем всякие истории и поем песни. Еще я умею стоять на руках, а сестренка ходит колесом по кругу.
– Неплохо! Выходит, вы стали труверами и жонглерами?
– Надо же как-то зарабатывать на жизнь.
– Вне всякого сомнения. Но что же это за истории такие вы знаете? А песни? Откуда они и о чем?
– О крестовых походах, о прекрасных дамах…
– И еще о Роланде, – осмелев, оживленно прибавила девочка.
– А, верно, поете о том, как этот славный рыцарь погиб в Ронсевальском ущелье?
– Нет, о том, как умерла его дама сердца по имени Альда.
– Хм, любопытно. Как же она умерла и отчего?
– У Роланда была возлюбленная, и уж так не хотела она отпускать его в поход на сарацин, так лила слезы и убивалась, словно предчувствовала беду, что случится вскоре с ее милым. А как узнала, что погиб он, то задрожала вся, побледнела, как гипсовое изваяние, и замерла, глаз не сводя с короля Карла. Тот же молвил ей: «Не плачь, дорогая сестра, я найду тебе другую и тоже достойную партию: Людовик, мой сын, станет тебе мужем». И ответила ему Альда на это решительно, блеснув на прощанье глазами цвета морской волны: «Странно мне слышать это. Да не попустит Бог, чтобы я жила, коли нет больше Роланда». Сказав так, упала Альда мертвой к ногам императора. И похоронили возлюбленную Роланда четыре графини, и упокоилась она при алтаре скромной обители.
– Ай да девочка! – восхищенно воскликнул Тристан, бросая ей монету. – Клянусь святым Мартином Турским, ты заслужила гораздо больше, нежели лепешка и сыр.
– История с Робертом, герцогом Нормандским, прозванным Дьяволом, не менее любопытна, сеньор, – заторопился мальчик, – и если вы соблаговолите послушать… Девушку звали Арлеттой, она была простой прачкой, и герцог, проезжая мимо, увидел ее и влюбился без памяти. Вернувшись в замок, он велел своим слугам позвать девушку к себе. Но она горда, девица Арлетта, не в пример остальным из ее сословия. «Коли герцог зовет меня к себе, – заявила она послам, – то и одеться мне следует во все нарядное, и отправлюсь я в гости не пешком, а на парадном коне!» А едва подъехали к воротам и ей предложили войти в калитку, она с достоинством, гордо вскинув голову, ответила: «Пусть герцог сам выйдет ко мне, и быть мне в замке лишь одним путем – через главные ворота!» И так она полюбилась герцогу за красоту свою и за смелость, что стали они жить вдвоем в любви и согласии, и родился у них сын, который покорил Англию и стал ее королем Вильгельмом Первым.