Карл Любезный - стр. 46

Людовик помрачнел и в наступившей тишине зловеще произнес, не сводя тяжелого взгляда с дочери и желая увидеть впечатление, произведенное его словами:

– Не первая и не последняя тайна витает в закоулках дома Валуа.

– Тайна? – вся напряглась Анна.

Сердце ее внезапно сжалось от волнения, словно в предчувствии некоего удара судьбы, связанного, быть может, с крушением ее сердечных надежд.

– Уж не хотите ли вы сказать, что это касается появления на свет сына герцога Карла? – с тревогой спросила она.

– Отец ребенка – не герцог Орлеанский, – точно оглашался смертный приговор, послышался голос с подушек. – Ему было в то время уже около семидесяти лет. Способен ли мужчина в таком возрасте к деторождению? А если еще учесть при этом любвеобильность его супруги, не отказывавшей никому из тех, в ком она прежде всего видела жеребца, то станет ясным, что герцог был попросту одурачен. Но он не придал значения, казалось бы, очевидному факту, который меня самого заставил задуматься, а потом опросить лиц, сведущих в этом деле. Мне сообщили, а затем и представили документы о том, что Карл Орлеанский вследствие двадцатипятилетнего заключения в лондонском Тауэре был не способен к рождению детей. Мало того, его вообще не было в Орлеане всю осень, он появился там только в канун Крещения, а в июне его супруга произвела на свет младенца. Тем не менее герцог, прекрасно понимая, что это не его работа, признал ребенка своим сыном и наследником, назвав его… Людовиком.

Анна в ужасе смотрела на отца, путаясь в мыслях. Не шутит ли он? Не клевещет ли на ее возлюбленного, пытаясь очернить его и, таким образом, заставить дочь забыть о любви к тому, кто носит титул первого принца крови? Она вспомнила свадьбу Людовика со своей сестрой, хромоножкой Жанной. Зная тайну рождения принца, стал бы отец выдавать за бастарда Орлеанского дома свою дочь? Да, поскольку герцог Карл сделал свое заявление публично. Но имел место и иной мотив, в силу которого принц не станет наведываться в спальню к уродливой, горбатой жене. Так и случилось, и несчастная супруга лила горькие слезы одиночества в замке Линьер.

– Точно так же, надо полагать, – в изумлении молвила Анна, – герцог признал своими дочерей, которых родила Мария?

– Мало того, – продолжал умирающий король, не отвечая на вопрос, – он попросил меня стать крестным отцом ребенка! Представь себе мое негодование, если припомнить, что я всю жизнь пытался уничтожить Орлеанскую ветвь. Мне всегда претила мысль о том, что представители Орлеанов взойдут на трон Франции, ибо имела место тесная связь между ними и бургундцами. Я намекнул герцогу Карлу, что не иначе как Святой Дух наведался в гости к его супруге в то время, когда он сочинял свои баллады в замке Блуа, где он пребывал с целью наведения порядка в среде зажиточных горожан и служилого дворянства. Я прибавил еще, что не важнее было бы для него первым делом навести порядок в собственном доме, оставшемся без глазу? Но он и слушать меня не пожелал, а младенец, выражая своеобразное недовольство моими доводами, в то время когда я нес его к купели, помочился на рукав моего камзола. Стоявший рядом епископ Блуа узрел в этом скверное предзнаменование для моих детей.

В межбровье у Анны де Боже пролегла складка.

– Вероятно, отец, и вы также увидели в этом дурной знак?