Карантин - стр. 16

Наконец у него вырывается какое-то слово, но так тихо, что, будь он дальше, я бы не расслышала.

– Зачем? – хрипло спрашивает он.

Я ничего не отвечаю. Хотела бы я знать и дать ответ.

Хочется спихнуть ее с койки, или снова поцеловать, или прополоскать рот кислотой, или позвонить Келси. Хочу знать, что творится в голове у Флоры и Келси. Хочу переиграть свой первый поцелуй.

Воздух в помещении кажется очень спертым, возникает желание встать с койки, но не могу, потому что на ней сидит Флора, а я не хочу больше никогда ее касаться. Мой первый поцелуй должен был быть с Келси, я должен был пойти с ней на вечеринку вчера вечером, а теперь не увижу ее тридцать дней, а это все равно что тридцать лет.

Тридцать дней. Месяц. Я быстро прибавляю тридцать к текущей дате, и получается середина апреля, за два дня до весеннего бала. Это нечестно. Почему Флора так поступила? И почему у нее такие мягкие губы? А почему я до сих пор на нее не пожаловался? Я что, спущу все на тормозах? Можно прекратить все это прямо сейчас, рассказав работникам ЦКЗ, что я видел. Но поверят ли они мне? И что потом? У нее снова измерят температуру, а она снова просимулирует жар?

В любом случае говорить об этом не с кем. Я оглядываю слоняющихся вокруг сотрудников и чувствую себя в ресторане, когда пытаешься получить счет и не знаешь, к кому обратиться. Никогда не знаю, к кому обратиться, независимо от ситуации.

И почему Флора так спокойно сидит на моей койке, почему никто нам ничего не говорит и почему у меня такие странные ощущения в ноге? Я кладу ладонь на карман, понимая, что звонит телефон. Вынимаю его, смотрю, убираю в карман, но осознаю, что на самом деле не прочел, что же было на экране, и вынимаю обратно. Одиннадцать пропущенных звонков от мамы и сообщение от Келси:

«О боже, 30 дней КАРАНТИНА?! Можно я буду твоей сиделкой? ☺

Мысль о том, что она будет заботиться обо мне, такая милая и удивительная, что в груди становится тепло… пока не вспоминаю, что она в Нью-Йорке, а я – во Флориде. И Флора только что поцеловала меня. И меня ждет карантин на тридцать дней. Хотя Келси сейчас флиртует со мной. Кажется. Может быть, карантин – это не так уж и плохо. Ну и тридцать дней – это ведь не очень уж долго?

Оливер снова достает телефон из кармана и смотрит на него, будто видит впервые и не понимает, что это у него в руках и как оно туда попало.

Наблюдая за ним, вспоминаю, что нужно, вероятно, позвонить маме и сказать, что все-таки не попаду сегодня домой. Представляю, как мама собирает Рэнди, чтобы ехать в аэропорт, а это дело нелегкое, особенно когда тот считает, что еще не готов. Потом они будут стоять в пробке, а Рэнди – задавать миллион вопросов и теряться, когда мама не сможет на них ответить, потому что занята дорогой. Внутри разгорается крошечный огонек вины. Напоминаю себе, как ужасно и эгоистично мама разговаривала со мной по телефону, и тридцать дней уже не кажутся таким долгим сроком.

Выуживаю телефон из рюкзака и поражаюсь всем уведомлениям и сообщениям. Пять пропущенных звонков и два голосовых сообщения от мамы. Каким-то образом там затесалось еще несколько пропущенных и одно голосовое от отца и Голди.

Слушаю первое сообщение от мамы:

«Флора, прости за вчерашнее. И мне жаль, что ты на карантине и на ночь застряла в Майами. Тебе, наверное, страшно. – Она молчит секунду. – Ты хорошая двоюродная сестра для Рэнди и сильно облегчаешь жизнь дяде Крейгу. – Она снова молчит. – Не знаю, почему я говорю так, будто не увижусь с тобой через пару часов! Ладно, я просто хотела извиниться и закрыть эту тему. Счастливого перелета домой, скоро увидимся».