Капитан Невельской - стр. 96
Капитан поднялся на второй этаж по лестнице с вызолоченными балясинами перил, покрытой ковром. Он вошел в залу с паркетным полом, с фарфоровыми вазами на столиках, с портретом Державина во весь рост, с зеркалами и множеством благоухающих живых цветов.
Пять огромных полукруглых окон, не замерзших, несмотря на мороз, светлых и чистых, смотрели прямо на залитую солнцем и сверкавшую снегами огромную Ангару. Сверху – второй свет – еще пять квадратных окон поменьше. Налево – дверь в кабинет губернатора.
Навстречу вышел Муравьев, быстрый и легкий, одетый по-домашнему, в мундире без эполет. Как заметил сейчас капитан, лицо его действительно переменилось и даже заострилось. Он, конечно, нездоров.
«Какая перемена!» – подумал капитан. Вчера предполагал, что все это при слабом освещении только кажется.
Взор генерала весел по-прежнему, та же осанка и живость. Муравьев горделиво вскинул голову с волной светлых волос, завитых над ухом, и, молодецки закрутив ус, посмотрел на Невельского. Потом обнял его и повел в кабинет.
Там два огромных камина с изразцами, массивный стол, статуи, картины.
– Ну, как спали?
– Как дома!
– Так вы дома! Мы ждали вас, как своего… Вы, как герой, скачущий под Ватерлоо! – вскинув руку над головой, воскликнул Муравьев. – Ну, а как Иркутск? Впрочем, вы не разглядели…
«Почему он так изменился?» – подумал Невельской.
– Прекрасный город, – продолжал губернатор. – А климат какой здоровый! Ангара – река с изумительной водой, чище которой я не знаю в целом мире…
Губернатор сказал, что вопрос с переводом Невельского в Восточную Сибирь решен. Получена официальная бумага.
– Поздравляю вас. Вы мой чиновник особых поручений. Прошу любить да жаловать своего губернатора…
Муравьев замолчал, прищурив один глаз, а другим хитро и пристально глядел на собеседника, как бы желая спросить: «Что вы на это скажете?..»
– Николай Николаевич! – воскликнул Невельской. Чувствуя простоту, здравый ум и расположение губернатора и желая говорить с ним совершенно откровенно, он решил выложить все. Он полагал, что Муравьев умница и должен все понять. – У меня к вам покорнейшая просьба!
– Прошу вас, мой дорогой Геннадий Иванович! Буду рад служить.
– Не возбуждайте перед императором вопроса о переносе Охотского порта. – Лицо Невельского приняло твердое и властное выражение, в котором было что-то от светлого, фанатичного старовера: – Николай Николаевич! Поверьте мне, это ужасная ошибка. Я говорю вам откровенно и прямо. – Тут капитан вскочил с места. – Я не могу не сказать вам этого. Все наши планы рассеются прахом…
– Дорогой Геннадий Иванович! – перебил его губернатор, стараясь говорить мягко и вразумительно. – Я уже ничего не могу поделать. Доклад на высочайшее имя послан! – И он развел руками, как фокусник. – Я должен был поступить так. На это есть глубокие причины. Да, я обещал вам подумать и подумал. И решил делать так, как приказано. Как при-ка-за-но! – тоже подымаясь, воскликнул Муравьев.
Невельской замер с рукой, прижатой к груди, с умоляющим взором. В ясных глазах его загорелся какой-то огонь, не то ужаса, не то гнева или крайнего огорчения, граничащего с потрясением.
– Поверьте мне, Геннадий Иванович, – продолжал губернатор, – что иначе поступить я не мог. Не мог! Тут нет заблуждений и ошибок, это все верно как божий день! Я дам вам этот доклад. Вы прочтете его и убедитесь, что иначе поступить нельзя. Охотск далее не может быть терпим. Над нами вот-вот может разразиться гроза… Охотск – долой! Есть причины очень, оч-чень важные, по которым мы не смеем спешить с действиями на Амуре. Эти причины политического характера.