Кантата террора - стр. 24
– Ты совсем опух, Глиц? – процедил я. – Мы с тобой у Паука тусили.
Мы действительно встречались у некоего авторитетного деятеля по кличке Паук. Глицерин меня помнил плохо. Я его помнил хорошо. Я вообще много чего помню. Память у меня феноменальная. В ней держатся бесчисленные Абдулвалиды и Хаттабы, Хамиды и Магомеды, нацики и ваххабиты, гринписовцы и футбольные фанаты – послужной список каждого в любой момент готов был всплыть в моем сознании. Их отношения, семьи, слабости. А также эмиссары и террористы, цеерушкники и представителях МИ-6, которые кормили с руки всю эту сволочь. Это моя жизнь, мое жизненное пространство. В этом мире я демон. Невидимая и незримая сила, которая рушит планы и сметает врагов.
– Ну что, забыл? – хмыкнул я. – Ты мне еще что-то там про ядерную войну втирал.
– Про какую войну?
– Что лучше ядерная война, чем это прозябание.
– Я и сейчас так считаю.
– Суров ты, брат. Кстати, я Чак.
– Чак, – прицокнул Глицерин. – Тот самый?.. Помню.
– Вот и отлично, – я поднял кружку. – За неожиданные встречи.
– За встречу, – Глицерин сделал богатырский глоток, и я понял, что одной кружкой мы не обойдемся. На халяву такие захребетники готовы выпить цистерну, бочонок и маленький наперсток.
– Чего у тебя в книгах было? – спросил я.
– Ничего, – насупился Глицерин.
– Свистеть в лесу будешь.
– Так, хлопушка. Звуковое сопровождение митинга.
– Грамм на двести тротила? Угадал?… И за каким хером?
– Так надо, Чак. Так надо… Или ты девочкой стал, что громких звуков боишься?
– Ты за слова готов ответить, пончик? – я сжал кружку с таким видом, что готов опустить ему на голову. – Чувырло сиволапое, ты чего мне сейчас сказал?
– Да не кипятись, – отпрянул Глицерин и с готовностью добавил: – Беру слова обратно.
– Я из-за тебя рисковал. А ты мне что говоришь, чучело огородное?
– Замнем, Чак. Я же извинился.
– Тогда живи. Пока живи.
– Ты-то как? – поспешил перевести разговор Глицерин на другую тему. – При делах?
– С какой целью интересуешься?
– Да ни с какой.
– Это радует, – я потерял интерес к разговору. – Еще по одной пива – и на боковую. Хрена с тобой тереть.
Опрокинули еще по кружке, закушали сухариками и орешками.
– Значит, ты до сих пор фейерверки мастыришь? – бросил я.
– Ну… В общем… В общем, да.
– Могу тебе заказать хлопушки?
– Можешь. Ты можешь… Потому что ты Чак. И у тебя репутация.
– Телефон оставь.
– Пиши, – Глиц надиктовал уже знакомый мне номер. Я ответил тем же.
Потом я посмотрел счет, бросил на стол купюры и поднялся со словами:
– Давай, Глиц, не кашляй… И на улицу реже показывайся. Думаю, тебя будут искать.
– А тебя?
– И меня. И помни – подставился я из-за тебя. Так что ты мне должен.
– Слушай, Чак. А если… – Глицерин задумался. Хотел что-то сказать, но так и не собрался.
– Звони, Глиц, – на прощание сказал я. – Пропустим еще по кружечке.
***
КАМАЗ вылетел на встречную полосу на Щелковском шоссе и снес представительский «БМВ» с блатными номерами с тремя семерками.
Шикарная машина в миг превратилась в уродливую жестянку с запечатанными в ней двумя человеческими телами, из которых уходила жизнь. Скорая помощь прибыла через одиннадцать минут и помочь никому не могла.
Водитель КАМАЗа целехоньким выбрался из кабины и сел в автомашину «Лада-Калина». На сиденье грузовика остались логотип «Альянса действия» и привычное воззвание, позже продублированное в интернете: «Не стало еще одного пса воровского режима».