Канцоньере - стр. 20

Если рад, но чаще – плачу:

Как со смехом законтачу

Сразу вдруг тоску мою?

Будет песнь моя в струю

Милой донне –

Счастья в лоне

Радости не утаю,

Но вскричу, как прыгну в воду:

– Ей пишу стихи в угоду!

Мысли смелые! Куда

Упованье вас заносит!

Да она кольчугу носит:

Не пробиться к ней туда,

И не взглянет к нам сюда:

Что стихи ей –

Пред стихией

Беспредельного стыда?

Ей, усталый, молвлю кротко:

– Вам нужна не речь, а плетка!

Что я? Где я? Что за речь?

Вижу: перебрал я все же, –

Семь планет, великий Боже,

Не смогли предостеречь!

Не планидам нас обречь

На мученья,

Огорченья:

Плоть – вот подлинная печь.

Душу делают болезной

– Милый вид и взгляд любезный!

Все, чем славен Божий свет, –

Дело Божьих рук и чудо.

Что ж мне в свете этом худо

И во вне исхода нет?!

Все ищу напасть на след

Той напасти,

В чьей я власти,

Хоть не в ней источник бед,

Ибо нет в ней зла, по чести…

– В сердце зло – с кукушкой вместе!

Ибо бег жизни короток,

Трепетен ум пред задачей высокой, –

Жизни ль вверяться, уму – я не стану.

Боже, моей темноокой

Внятным огонь сотвори мой некроток:

Только о нем возглашать не устану, –

В ясных очах ее строчкой предстану –

Бедной, простою извилиной слога,

Вызванной к жизни желаньем великим.

Будь от рождения диким,

Всякий бы стал благородней немного,

Славя предмет необычный, –

Им же открыта к вершинам дорога, –

Там, в вышине, и скажу о мистичной

Страсти, когда-то считавшейся личной.

Не потому, чтоб не смыслил,

Сколь похвалы мои вам в умаленье, –

Но не могу противляться порыву,

Выросшему во мгновенье

Встречи, когда ум мой вас не расчислил.

Впрочем, и речь, и дыхание к срыву

Станут близки, только дашься ты диву.

Диво же вы, что ж другим мои пени?

В ваших лучах вешним снегом истаю.

Милый ваш гнев навлекаю

И становлюсь вдруг ничтожнее тени, –

Каб не во мне эта робость –

Что предпринять мне? Вам рухнуть в колени?

Счастлив лететь в ваши очи, как в пропасть.

Смерть мне без них, ну а в них мне – добро пасть!

Так не затем не кончаюсь,

Хрупкая штука, в огне настоящем,

Что обладаю какой-либо властью, –

Страхом томлюсь, леденящим

Жилы мои, стерегусь; ужасаюсь

Сердцем моим, переполненным страстью.

Вы, что ваш слух преклонили несчастью, –

Холмы и долы, дубравы и воды, –

Вспомните, сколько, в жестокой печали

Гибель уста призывали!

Нудна оседлость и тщетны исходы!

Если б не жуть преступленья,

Я б как-нибудь приобщился методы,

Вмиг изводящей из бездны томленья,

Впрочем, не вырвав слезы сожаленья!

Боль, до чего довела ты:

Сбила с пути, повелела заплакать, –

Ин, побреду уж дорогой веселья!

Экая мне одинакоть:

Глаз густота, пусть там света палаты,

Пусть там Амуром расставлены зелья, –

Сам я снаружи, как будто с похмелья,

Всеми цветами расписан Амуром, –

Ну, а внутри я каков – вам не видно:

Мой узурпатор солидно

Тут водворен вашим нежным прищуром,

Славные чудо-зеницы!

Вы и знакомы с огнем вашим смурым:

В чуждых очах уловив вереницы

Отблесков – пляски далекой зарницы.

Будь вам немного известна

Невероятная, дивная прелесть

Ваша, о чем вам, как умным, толкую, –

О, как бы вы загляделись

Сами в себя, что уже несовместно

С вами, явившими силу такую:

Дивную душу чрез вас я смакую,

Горние звезды, ведь вы примирили

С жизнью меня, мне отнюдь не отрадной, –

Что же свой взор ненаглядный

Редко дарите мне, как и дарили?

Разве не следует чаще

Видеть страдальца, чей мир вы смутили?