Камень заклятия - стр. 21
– А раньше мог?
– Раньше я думал, раз тебе хочется, пусть будет по-твоему. Но это слишком затянулось, и я не хочу больше быть приходящим.
Ольга растерянно спросила:
– Ультиматум?
– Признание.
После недолгого молчания, его хватило как раз для того, чтобы Ольга подошла ко мне, она сказала:
– Тогда признаюсь и я. Мне приятно, что я подвергаюсь опасности по причине… что я твоя женщина. Наверное, я дура, но я даже рада этому…
Я начал было приподниматься с дивана – мне хотелось обнять Ольгу, но она толкнула меня на место и села мне на колени. Я попытался ее поцеловать, но Ольга прикрыла мне рот ладонью.
– Подожди. Когда год назад ты сказал, что не сможешь больше приходить, так как не желаешь обманывать свою подружку, я готова была убить, но не тебя, а себя. Ведь сколько раз я собиралась сказать, чтоб ты не уходил, а оставался со мной, сколько хочешь, и приходил сам, а не по вызову. Но ты ни разу не попытался остаться подольше и я… я не хотела быть назойливой, не хотела навязываться.
Я поинтересовался, где шлепанцы. Ольга поначалу сделала вид, будто ищет, а потом призналась, что вчера вечером выкинула их, заодно и зубную щетку. И разозлилась окончательно, когда поняла, что больше выкидывать нечего.
– Понимаешь, только шлепанцы и щетка, я ревела от того, что нет даже твоей рубашки, майки, фотографии, чтоб было что выкидывать и рвать. Это так обидно и можно сойти с ума, если в доме нет следов присутствия любимого мужчины. Я поняла, нельзя жить, стараясь втиснуть себя в придуманные самой же рамки.
Ольга принесла вазу с водой, опустила туда розы:
– Твой второй букет.
– Ты звала всегда вечером, и я сразу мчался к тебе.
– Не оправдывайся, я не укоряю, – она прошла на кухню, через мгновение выглянув оттуда. – Есть сильно хочешь?
– Не очень.
– Тогда подам к вину сыр, я тоже не голодна.
Она принесла на тарелочке нарезанный тонкими ломтиками сыр, фужеры, открывашку. Я вынул пробку:
– Подождем, пусть испарится сивушный запах.
– Хорошо. А твоя девушка, ты ее разлюбил? Если не хочешь, не отвечай.
– Ее отец назвал меня бесперспективным, и она ушла. Я ее понимаю, честное слово, одно дело журналист, другое – охранник. Я не пытался ее удерживать, это ее жизнь. Зачем мне вмешиваться? Хотя иногда думаю, что поступил не совсем честно.
– Она красивая?
– Очень. Ты ее видела на дне рождения, такая хрупкая, нежная и застенчивая. Жалко, что не хочет освободиться от влияния отца.
– Кстати, о журналистике. Я читала твои статьи. Все. Отличная подача материала и слог хороший.
– Спасибо! – мне и в самом деле была приятна ее похвала.
– Почему ты ушел из журналистики?
Я точно знал почему, но объяснить это было трудно, во всяком случае Нина меня не поняла.
– В селе Красном, где живут мама и сестра, есть известная сплетница Кузьмичиха. Так вот, она просто изводилась, если кто-то другой вперед ее узнавал какую-либо новость и рассказывал другим. Она ненавидела этого человека, завидовала ему. На Кузьмичиху в такие минуты даже наваливалась слабость, и она едва передвигала ноги. Но зато как она преображалась, когда могла сообщить односельчанам какую-нибудь скандальную новость и хоть немного побыть в центре внимания.
Ради новостей она с утра бродила по деревне, к одним зайдет, к другим, но если говорили о делах серьезных, сразу уходила. Ей нужны были драки – да чтоб до ножей, до крови, семейные скандалы, измены, пожары, да чтоб кто-нибудь заживо сгорел. Старуха она добрая, а вот новости любила прегадкие. Газета в наше время – это Кузьмичиха, но если старуха сама бегала вынюхивала новости, то у газеты много журналистов – кузьмичихиных детей. Люди они добрые, умные, но жизнь заставляет писать не то, что душа требует, а что надобно хозяину, потому как свободная пресса – блеф. Да и вообще, газета потеряла то значение, которое имела, вот я и ушел. Это была, пожалуй, главная причина моего ухода. Сидишь ночами, пишешь, переживаешь, а люди прочитали и тут же забыли. Пережевали, сглотнули и тут же начали жевать другое…