Камень погибели - стр. 20
Молодые люди смотрели на него, остолбенев, только мастер Тай Цзюнь тихонько посмеивался в куцую бородку. Один из парней, снисходительно улыбаясь, протянул свой меч Цзяньяну-гоче и сказал:
– Ну, монах, покажи нам, дуракам, как нужно рубить мечом!
Карлик оскалился, бросил свой посох, схватил меч и начал так им вертеть, что едва не оттяпал насмешнику ухо. Тот, зажимая ладонью раненую щеку, под общий хохот скрылся в доме. Нестор Васильевич сказал Ганцзалину, что пора уводить карлика, иначе мастер Тай Цзюнь недосчитается некоторых своих учеников.
Но просто покинуть дом мастера было недостаточно. Следовало как-то примирить Ганцзалина и тибетца, и Загорский решил повести их в харчевню. Ганцзалин, конечно, только что подкрепился, но какой китаец откажется пообедать второй раз, да еще бесплатно? Если и найдется таковой, то нет никаких сомнений, что соотечественники проклянут подобного извращенца, а небо лишит его наследников.
Шли они не торопясь, карлик со своим посохом пыхтел за ними и все равно вынужден был почти бежать, чтобы не отстать слишком сильно.
– Какой прок от такого проводника? – оглянувшись, хмуро сказал Ганцзалин. – Мы будем ползти, как улитки.
Хотя сказано это было негромко, карлик все равно услышал. Большегубый рот его злобно искривился, круглые, лишенные ресниц глаза сощурились от ненависти.
– Да я могу двигаться в два раза быстрее вас! – крикнул он.
В следующий миг он щелкнул пряжкой на своем посохе, и оказалось, что тот состоит из двух одинаковых палок с поперечинами посередине. Таким образом, в руках у карлика образовалось что-то вроде импровизированных ходуль. Он вскочил ногами на поперечины и с необыкновенной ловкостью побежал вперед, оставив далеко за спиной Загорского с Ганцзалином.
– Ловко, – оценил Нестор Васильевич. – Как видишь, брат Цзяньян не так прост, как может показаться.
– Как раз это мне и не нравится, – пробурчал Ганцзалин.
Обед, однако, прошел довольно мирно. Ганцзалин и карлик беспрерывно подначивали друг друга, но бесовской тварью и черепашьим яйцом никто уже никого не называл. Загорский посчитал это добрым знаком и большим достижением своей миролюбивой политики. В конце обеда карлик даже признал, что хуэй, конечно, страшные мерзавцы, но до ханьцев им далеко. Ответную любезность провозгласил Ганцзалин, который заметил, что до встречи с братом Цзяньяном он полагал, что всех тибетцев следовало бы публично вздернуть на вратах Чжаотаймэ́нь, но теперь считает, что довольно с них и обычной виселицы.
– Я рад, друзья мои, что вы нашли общий язык, – сказал Нестор Васильевич.
Они с Ганцзалином выпили за вновь родившуюся дружбу. Карлик тоже поднял чашу вместе с ними, но вино пить отказался.
– Вина не пить, женщин не знать, мяса не есть – что у тебя за жизнь? – насмешливо спросил Ганцзалин.
– К мясу я не притрагиваюсь, но для тебя сделаю исключение – зажарю и сожру, – свирепо огрызнулся Цзяньян-гоче.
Видя, что обстановка снова накаляется, Загорский поторопился спросить у карлика, что значит его имя – Цзяньян-гоче?
– Визгливый надоеда с лошадиным черепом – вот что оно означает, – проявил знание тибетского Ганцзалин.
Но карлик, не обратив на него внимания, неожиданно спокойно объяснил Загорскому, что «Цзяньян» значит «чудесный звук», а гоче – «большая голова». Таким образом, его прозвище можно перевести как «чудесные звуки мудрости».