Калуга Первая. Книга-спектр - стр. 27
Представлял, смотрел на всю эту праздничную мишуру сверху, откуда видно только одному, спрашивал: что еще выше и чище может быть Нового Года! Видел общий объединяющий ритуал, видел братство и хотел чистоты, чтобы она не растворилась в пьяном разгу-ле, в похмелье и плевках в лицо. Они кинули апельсин – и мир стал чище, они крикнули: «лови!» – и поймал добро в ладони. И еще раз прижал оранжевую корку к губам, вдыхая аромат и веру…
Совсем не заметил, освещенный настольной лампой, как дверь открылась и появился один из миллионов – человек, довольно среднего возраста, довольно средних широт, в пальто, как с выставки, в обычном каракулевом уборе на голове, с лицом довольно странно знакомым… «Что за галлюцинация!»
– Здравствуйте, как обычно сказал вошедший, – вы не будете возражать, если я у вас немного погреюсь?
Подумалось, что это любопытный сон, и потому можно говорить, как хочешь, не заботясь о последствиях. Конечно, проходите, сказал, садитесь, здесь почище, не желаете чаю с конфетами?
– Спасибо, спасибо, – устало поблагодарил вошедший, – не откажусь.
Он снял шапку и стало вновь не по себе.
– Я вам нравлюсь? – устроившись, спросил гость.
– В смысле?
– Вы мне симпатизируете?
– Вам или происходящему?
– Мне.
И тогда сказал эту гениальную фразу, которую ночной пришелец навечно запомнил.
– Каждый человек, как ящик с двойным дном, и сложность в том, что мало кто способен познать в себе это второе дно.
– Вы кто? Студент? – спросил гость после холодной минуты молчания.
– Я написал книгу.
– Не печатают? Я могу помочь.
– Нет, спасибо. Я вам пришлю опубликованную.
– Вы так уверены в успехе? Как хотите. Я тоже в ваши годы верил в себя. И вот, как видите, достиг вершины.
– Вершины разные, – сорвалось с языка.
Словно не сам говорил, а что-то толкало на такой вызывающий тон. Гость поморщился.
– Вы об искусстве? Но ведь польза на любых вершинах деятельности может быть равноважна, взаимонеобходима. Я вот устал от несвободы, оттого, что не могу пройтись, где хочу, от одних и тех же лиц. И вы когда-нибудь можете устать. Если вы поднимитесь, от вас будут требовать и требовать. И в конечном итоге будет три результата: маразм или сумасшествие… Что, впрочем, одно и тоже…
Он замолчал, глотнул чая.
– Или? – спросил, видя, что он не собирается отвечать.
– Да так, молодой человек. О том говорить не стоит.
– Но почему же?
– Не стоит! – резко сказал гость, и глаза его на мгновение сделались колкими и недобрыми, но он тут же смягчился, – вы познаете когда-нибудь, а я должен еще сам выбрать. Сам, понимаете?
Было видно, что ему тяжело. И уже не казалось странным, что он вот так сбежал один-единственный раз, чтобы снова стать первородно свободным. Он был просто человек, он был не из тех, в ком изначальный заряд титанизма.
– Берите апельсин, вот этот, ненадкусанный.
– Спасибо.
Шелушили и нюхали аромат, надкусывали и пили сладкую кислоту, морщили носы и утирали подбородки. Говорили, будто бы во всем мире людей излечили от высокомерия и власти. Если бы знала Ксения, кто съел принесенный ею апельсин!
– Вас ищут, наверное.
– Конечно, такой переполох.
– Если вы сегодня действительно сбежали, вы на многое способны.
– Спасибо.
– Хотите еще чаю?
– Мне пора.
Встали. В эту минуту захотелось всецело поверить этому человеку, отмести то, что было, довериться тому, что будет. И не отталкивала вновь появившаяся на его лице решимость. Захотелось ему помочь, принять участие, поддержать, включиться всей энергией и всем существом. Это желание было и раньше, но были сомнения на счет этого человека, кто его знает, кому это царство справедливости, сколько веры было растрачено впустую, а тут вдруг – такая мощь, всеувлекающий поток, и от каждого зависит, что и как будет.