Калиакрия (Собрание сочинений) - стр. 15
Собиралась эскадра крайне медленно. Бывало, что приходило в день по одному судну, а бывало, что по нескольку дней и вообще никого не было. В Севастополе воцарилась печаль. Беспомощность ожидания была столь невыносима, что семьи не вернувшихся моряков сутками простаивали на берегу, вглядываясь вдаль, не мелькнет ли вдали парус?
Ураган раскидал эскадру по всему Черному морю. «Святой Павел» отнесло аж к абхазским берегам. Лишь благодаря искусству своего командира Федора Ушакова, «Павел» смог вернуться в родную гавань, но без мачт, бушприта, парусов и руля. В критические минуту, обращаясь к команде, Ушаков кричал:
– Дети мои! Лучше будем в море погибать, нежели у варвара быть в руках!
В Севастополь приползли, как говорится, на честном слове.
Совершенно отчаялись ждать с моря и флагманскую «Славу Екатерины». Когда ж она показалась, то ее поначалу не узнали, столь разительно отличалась эта развалина от еще недавно грозного и гордого линкора. На «Екатерине» мачт не было вовсе. Вместо них торчали кое-как наспех сооруженные стеньги, нижний дек полностью ушел в воду, а сам корабль, прямо на глазах собравшихся на берегу, повалился на правый борт. Пушечными выстрелами с него просили о помощи. Насилу спасли… Сойдя на берег, контр-адмирал Войнович немедленно отправил Потемкину письмо: «Нахожу себя несчастливейшим человеком и принужденным доносить о крушении наших сил, под моею командою состоящих. Слишком 20 лет как хожу в море, и по всем морям был, но такого несчастия предвидеть не мог, и как спаслись, одному Богу известно».
Контр-адмиралу Мордвинову Войнович писал совсем уж откровенно: «Это чудо, Николай Семенович, как мы спаслись. Поверить не можете нашему несчастью, и как все манкировало в один час: корабли и фрегаты сделались как решето, течь преужасная и чуть мой корабль не потонул. Этакого страха и опасности никогда не предвидел».
В то же время контр-адмирал более иного сокрушался, что волнами разбит был его кормовой салон, а в штормовое море унесло все: личные вещи, деньги и золотую с бриллиантами жалованную императрицей табакерку. При расспросах о пережитом Войнович лишь вздыхал, да истово крестился:
– Качки таковой я никогда и вообразить не мог! Страх! Сущий страх! Когда, наконец, подсчитали все вернувшиеся с моря суда, то оказалось, что не хватает двух – фрегата «Крым» и 66-пушечного линейного корабля «Мария Магдалина». О «Крыме» никто никогда больше ничего не слышал. Фрегат навсегда сгинул в штормовом море вместе со всей командой. Гибель его так и осталось одной из вечных тайн моря, которые вряд ли когда-либо будут раскрыты.
О «Марии Магдалине» не скоро, но вести все же пришли. Были они, однако, безрадостны. Во время шторма линейный корабль, как и большинство других судов севастопольской эскадры, потерял все мачты, командир «Марии» англичанин Бенжамен Тиздель, хотел было стать на якорь у Варны, но не смог. На корабле были сломаны все мачты, бушприт, поврежден руль, а в трюме на несколько футов налилась вода. Ветром корабль понесло прямо в Босфор. Когда же ветер немного стих, турки окружили дрейфовавшее у самого берега судно. Тиздель, понимая, что победой неизбежная схватка для него кончиться не может, драться был ненамерен.
– Как потерпевший жесточайшее кораблекрушение, я имею теперь полное право более не сопротивляться! Крушение оправдывает спуск флага всегда!