Калейдоскоп - стр. 3
– Из Бостона.
– А я из Нью-Йорка…
Как будто теперь это имело какое-то значение. Ничто теперь не имело значения – это лишь названия несуществующих городов. Реальными же были Палермо, Сицилия, Салерно, Неаполь и Рим – их конечная цель, до которой надо еще добраться.
Артур Паттерсон поглядел по сторонам, щурясь от ветра и дождя:
– Перед всей этой заварухой я был юристом.
В любой другой момент Сэма бы это впечатлило, но теперь кто кем был на гражданке, значило так же мало, как и то, кто где раньше жил.
– А я хотел стать актером.
Он почти ни с кем не делился своей мечтой, уж во всяком случае не с родителями и не с сестрой. Даже те немногие друзья, кого он посвятил в свои планы, смеялись над ним. Учителя же считали, что при его способностях Сэму следует заниматься чем-то более стоящим. Никто не понимал, что значила для него актерская игра, что он чувствовал, когда ступал на сцену. Магическое движение души помогало ему перевоплощаться, забыть о ненавистных родителях, нелюбимой сестре и всех своих страхах и сомнениях.
Но, похоже, никто не мог его понять, даже в Гарварде. Выпускники университета не становились актерами – они были врачами, юристами, бизнесменами, президентами корпораций и фондов, послами…
Сэм мысленно рассмеялся. Он теперь тоже был чем-то вроде посла, только с ружьем в руке и постоянно примкнутым штыком, чтобы можно было вспарывать животы врагам. Именно это он не раз и делал на протяжении последнего года.
«Интересно, сколько человек убил Паттерсон?» – подумал он. Но такие вопросы было не принято задавать, надо просто жить со своими мыслями и воспоминаниями об искаженных лицах и вытаращенных глазах в тот момент, когда вытаскиваешь штык и вытираешь его о землю…
Он взглянул на Паттерсона и подумал: удастся ли им дожить до следующего Рождества?
– Почему тебе захотелось стать актером?
– Что?
Сэма удивил интерес во взгляде парня. Они присели на камень, выступавший из грязи. На дне их окопа вода стояла по щиколотку.
– А… ты об этом… Господи, да я не знаю… Мне просто было это интересно.
Но на самом деле все было сложнее, гораздо сложнее. Только на сцене он чувствовал себя человеком, был силен и уверен в себе. Но он не мог этого объяснить Паттерсону. Смешно делиться мечтами, сидя в рождественский сочельник в окопе.
– Я в Принстоне пел в хоре…
Разговор получался абсурдный. Сэм ухмыльнулся:
– Тебе не кажется, что мы психи? Говорим о хоре и театре, о Принстоне, сидя в этом чертовом окопе! Мы же можем не дожить до следующей недели, а я рассказываю тебе, что мечтал стать актером…
Ему вдруг захотелось расплакаться. Все это было жутко, но реально, так реально, что можно было попробовать на вкус, потрогать и понюхать. В течение года Сэм чувствовал лишь запах смерти, от которого его уже мутило. Всех их мутило, а генералы тем временем планировали штурм Рима.
Но кого волновал Рим, Неаполь или Палермо? За что они сражались? За свободу Бостона или Сан-Франциско? Там и так была свобода, люди ездили на работу, ходили в кино и на танцы и абсолютно не представляли себе того, что происходило здесь.
Сэм покачал головой и грустно посмотрел на высокого светловолосого ньюйоркца. Ему ужасно захотелось домой… все равно к кому… пусть даже к сестре, которая не написала ни строчки с тех пор, как он отбыл из Бостона. Сэм два раза посылал ей письма, а потом решил, что не стоит понапрасну тратить время.