Как же её звали?.. (сборник) - стр. 6

Мною в последнее время овладел какой-то скептицизм обреченного. Писательство совсем меня довело, сочинения мои публикуют неохотно, премиями обносят. За полчаса до этого разговора, возвращаясь домой, я услышал пение соловья и не поверил. Ну какие соловьи в центре города! Наверняка колонки в ветвях припрятали, чтобы звуки природы имитировать. Собянинские штучки. Короче, сплошное разочарование. Я решил встретить аргументы жены молчанием. Как мудрец. Тем временем она израсходовала запас злости, перевела дух и сжалилась.

– Я тебя понимаю, ты красивый мужчина и не любишь работать.

Я согласился. Трудолюбие и вправду мне не свойственно, а утверждение о моей внешней привлекательности не вызвало во мне протеста.

– Так о чем ты собираешься писать? – спросила наконец жена.

У меня зачесалась моя красивая голова, и я почесал. Зачесался красивый нос, я и нос почесал. После всех почесываний я вздохнул и решил рассказать жене одну историю.

Был я в те времена еще юн. Уже не так юн, как бывает в юности, но тем не менее настолько беззаботен и отчасти свеж, что юность вполне можно было приписать мне как неотъемлемое свойство. Годов мне тогда было, кажется, двадцать шесть, в периоды осеннего и весеннего призывов я по привычке избегал проживания по месту постоянной регистрации, хотя представители министерства обороны мною уже несколько лет не интересовались. Я расходовал ночи на дискотеки, а дни на сон и прогулки. Я ел еду, глотал жидкости и заполучал необходимые участки женских тел, когда испытывал необходимость. В те времена я был хорош собой настолько, чтобы не задумываться ни об утекающей жизни, ни о заработке. Женщины уделяли мне внимание совершенно бесплатно, не требуя букетов и угощения. Следует признать, что сложившийся в отечестве мужской дефицит превращает любого, даже самого негодного гендерного моего собрата в вожделенный плод. Так что мои достоинства относительны, как и законы Ньютона, сверкают в родной местности и блекнут в иных, более изобильных мужской привлекательностью краях. Что касается амбиций, то они у меня в те времена, возможно, имелись, но знать о себе не давали, родители из дома не гнали, а случайных заработков хватало на одежду. Короче говоря, у меня попросту отсутствовала необходимость трудиться, ведь большинство мужчин делают это, чтобы завоевать чье-то сердце, а чаще тело, передо мною же этих задач не стояло.

Жизнь шла; убаюкиваемый собственной нетребовательностью, я, что называется, деградировал. Одним светлым сентябрьским днем, когда я качался на качелях в рыжеющих кущах нашего громадного двора, ко мне подошел приятель, он был в мотоциклетном шлеме. Ко дню нашей тогдашней встречи приятель уже некоторое время этот шлем не снимал, мотороллер разбился, а привычка к безопасности еще не успела выветриться. Недавно его притер троллейбус, и он неделю провалялся в отключке, а потом рассказывал про светлый тоннель и белобородого дедушку, который звал за собой. Хирург, когда выписывал, сказал, мол, правильно сделал, что не пошел за дедушкой. Приятель попросил уступить качели и, раскачиваясь, сообщил, что продолжает посещение районной больницы, хотя его уже выписали. Секрет заключался в том, что, называя вахтеру фамилию доктора, к которому он якобы записан, приятель проникал на территорию лечебного заведения, где мог всласть лакомиться едой в столовой и заводить шашни с дамочками из персонала. Поварихи наваливали пюре и мясо под честное слово, не требуя никаких доказательств недуга, а медсестрам и стажеркам требовалось только одно, совершенно иное доказательство, которое приятель, запираясь с ними в подсобках и ординаторских, к обоюдному удовольствию, и предъявлял. Я заинтересовался.