Как выжить евреям - стр. 70

Руководители и идеологи антисемитского движения в конце XIX – начале XX в. не имели ни малейшего представления о том, как добиться своих целей. Практически ни у кого из лидеров не было конкретных планов, как слова преобразовать в поступки.

Адольф Штёккер и Генрих фон Трайчке настойчиво заверяли своих слушателей, что у них даже в мыслях нет лишать евреев тех прав, которые те получили в процессе эмансипации. Вильгельм Марр и Отто Гладау носились с идеями законодательно ограничить влияние евреев в экономике и в общественной жизни. Но ни они, ни их последователи не предлагали никаких реальных действий, чтобы сделать хотя бы шаг в этом направлении.

Пожалуй, только Евгений Дюринг допускал физическое уничтожение немецких евреев как возможное решение «еврейского вопроса». Сам он, правда, не верил, что у политиков хватит мужества и решительности пойти на этот шаг, а своими трудами пытался не столько мобилизовать солдат для решительного сражения с еврейством, сколько воспитать сочувствующих и поддерживающих эту будущую битву.

Можно сказать, что антисемитизм в кайзеровской Германии был частью письменной культуры. Эта культура сводилась, по большому счету, к нападкам на еврейских интеллектуалов – от Генриха Гейне до Теодора Лессинга. Не использовать возможность отпустить колкость или насмешку в адрес еврейских литераторов или музыкантов не мог ни один из немецких антисемитов – от Вагнера в середине XIX в. до Фрича в его конце.

Авторы антиеврейских текстов вновь и вновь возвращались к тем же темам и образам, хотя и выраженным различными художественными средствами: от сдержанного тона Фонтане до элегантных языковых кружев Томаса Манна. Это стало своеобразным общественным ритуалом, магией, смысл которой заключен в себе самой и не требует никаких иных действий и поступков.

С появлением на общественной арене Адольфа Гитлера положение радикально переменилось. Для будущего фюрера Третьего рейха «живое слово» стояло неизмеримо выше письменной речи. Это убеждение он высказал в своей программной книге «Моя борьба». В действенности живой речи он видел причину победы Французской революции и широкого распространения марксизма. В обоих случаях победу праздновала не идеология, а риторика, не идея, а пропаганда.

Письменное слово ассоциировалось у Гитлера с ненавистными ему интеллектуалами, «чернильными душонками», которых он презирал и постоянно высмеивал. Сам он написал только одну книгу, и то лишь тогда, когда был оторван от трибуны годовым заключением в тюрьме. Никто из писателей не вызывал в нем уважения. Даже признанный идеолог нацизма Альфред Розенберг рассматривался фюрером как безвредный, но и не очень нужный образец интеллектуала. Книгу Розенберга «Мифы ХХ века» Гитлер так по-настоящему и не прочитал, хотя считал себя специалистом по антисемитской литературе.

Восхищение фюрера вызывал лишь его венский духовный учитель – бургомистр Карл Люгер, умевший зажечь народ яркой речью. Гитлер стал последовательным антисемитом благодаря живому слову Люгера и верил, что тем же способом он сам сможет убедить весь мир.

Нацизм был культурой устной речи. Его языком стала демагогия, его речь – рев с трибун перед восторженными слушателями под развевающимися знаменами со свастикой. В отличие от кайзеровской Германии, в культуре нацизма словесная агрессия не была заменой поступка, а его подготовкой. Живое слово было зачином действия, инструментом, помогающим достичь желаемого результата.