Размер шрифта
-
+

Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого - стр. 141

как все его называли и за глаза, и в глаза.

Душан был словак. Он родился в краю со смешанным словацким, мадьярским и еврейским населением и вынес оттуда ту черту, которая всем, знавшим его, казалась в нем столь странной и неуместной, а именно – юдофобство. Черта эта, конечно, ни в ком из русских, не говоря уже о Толстом и «толстовцах», не могла вызвать особого восхищения. Во всем остальном милый, услужливый, скромный и малотребовательный до самоотвержения, Душан был чудесным человеком и пользовался всеобщей любовью и уважением.

Лев Николаевич много раз пытался переубедить Душана в основном его предубеждении, но безуспешно. Душан, в ответ на горячие филиппики Толстого, уличавшие его как христианина по взглядам и по жизни в непоследовательности, отмалчивался, либо тупо повторял то же самое.

Один раз его задела за живое гостившая в Ясной Поляне Софья Александровна Стахович, фрейлина обеих императриц и сестра известного общественного деятеля и друга семьи Толстых, члена Государственного совета по выборам от Орловской губернии Михаила Александровича Стаховича. Именно, видя неискоренимое упорство Душана Петровича в отстаивании идеи антисемитизма, она заявила ему, что понемногу начинает приходить к заключению, что он сам еврей.

– Я вынуждена это думать, – говорила С. А. Стахович, – потому что, как только вы начинаете говорить о евреях, вы сами проявляете жестокость, злобу и несправедливость, то есть все те черты, которые вы приписываете евреям!..

Умная была женщина Софья Александровна!

Душан сначала был совершенно ошарашен ее доводом, а потом много и добродушно смеялся.

Своих друзей-«толстовцев» Душан уверял, что он только противник «еврейского духа», а что к хорошим евреям он относится с уважением. В самом деле, о переписчике С. М. Белиньком, например, с которым он находился в самых лучших отношениях, Душан Петрович говорил, что тот «только тэлом еврэй». Душан неважно говорил по-русски. Он владел и несколькими другими языками, но столь же несовершенно. Случалось ему также путать в своей речи элементы разных языков. Например, о своем антисемитизме он выражался так:

– Меня называют юдофобом, но я – всего только прононсованный антисемит инфериорного еврейства!

На таком же языке вел Душан Петрович и свои записки о Толстом, огромные по объему и очень ценные по содержанию. Н. Н. Гусев взял на себя сизифов труд по переводу их с «душановского» языка на русский. Без него этот немаловажный литературный памятник совершенно пропал бы…>22

И – диво, что при этакой филологической смесице в голове, Душан искренно любил и ценил народный русский язык и всегда неизменно восхищался выразительными, сочными и своеобразными деревенскими словечками и прибаутками!

Александра Львовна, очень любившая Душана и не перестававшая умиляться его наивностью и простотой, иногда просила попеть его самого, и он пел всегда одно и то же – поначалу меланхолическую и затем переходившую в плясовой темп песенку венгерских цыган:

Фароэс, фароэс,
Керда чинта фенгуэс…

Кончал он эту песню притоптывая и подпрыгивая и потом весь сиял и простодушно, по-детски заливался тихим, мелким, захлебывающимся смехом, а младшая дочь великого Льва вторила ему – по-русски: раскатисто, громко и заразительно.

Александра Львовна сама потом выучила «Фароэс», и я эту песенку выучил, но никогда ни в чьем исполнении она не имела такого успеха, как в исполнении тихого, бледного и сухенького Душана, сначала наивно закатывающего белесо-голубые глаза, а потом весело пускающегося в пляс.

Страница 141