Как Гитлер украл розового кролика - стр. 18
Все опять стало расплываться. Мама и папа стояли возле ее кровати и смотрели на столбик термометра. Папа был в пальто. Видимо, он выходил, чтобы купить термометр. Кто-то сказал: «Сорок!» Это у нее? Не может быть. У нее никогда не было такой температуры.
Когда Анна в следующий раз открыла глаза, то увидела человечка с бородкой. «Так, барышня», – сказал человечек и улыбнулся. И, все так же улыбаясь, оторвался от земли, превратился в птицу, взлетел на шкаф и стал каркать оттуда: «Грипп!» – пока мама не согнала его со шкафа на подоконник.
Потом внезапно настала ночь, и Анна попросила Макса дать ей воды. Но вместо Макса к ней подошла мама.
– Почему ты спишь на кровати Макса?
– Ты заболела, Анна, – ответила мама.
Анна обрадовалась: раз она заболела, значит, Хеймпи будет за ней ухаживать.
– Скажи Хеймпи… – но от слабости она забыла, что хотела сказать.
Через какое-то время опять появился человечек с бородкой. Он сильно расстроил маму, повторив не раз и не два:
– Осложнение… осложнение…
Человечек что-то делал с распухшей шеей Анны. Анне было больно, и руки человечка чувствовали это. Анна резко вскрикнула: «Не надо!» – но человечек не обратил на это никакого внимания и попытался вынудить ее выпить что-то отвратительное. Анне очень хотелось все это оттолкнуть, но тут вдруг она увидела на месте человечка с бородкой маму. В маминых голубых глазах светилась яростная решимость сделать то, что требуется, и противиться было бессмысленно.
После этого мир обрел некоторое равновесие. Анна начала понимать, что болеет и что у нее держится высокая температура. А чувствует она себя так плохо из-за того, что у нее на шее сильно воспалились желёзки.
– Мы должны сбить температуру, – сказал доктор с бородкой.
А мама сказала:
– Сейчас я кое-что положу тебе на шею, и станет легче.
Анна увидела, что над миской поднимается пар.
– Горячо! – заплакала она. – Не хочу!
– Будет не очень горячо, – попыталась убедить ее мама.
– Нет! Ты не знаешь! Ты не знаешь, как за мной ухаживать! Позови Хеймпи! Хеймпи не станет класть мне на шею горячее!
– Ерунда, – возразила мама. И приложила дымящуюся шерстяную подушечку к собственной шее. – Видишь, мне совсем не горячо. И тебе не будет горячо.
Подушечка шлепнулась на шею Анны, и мама крепко примотала ее бинтом.
Было горячо, но терпимо.
– Все не так страшно, правда? – заметила мама.
Анна слишком сердилась, чтобы отвечать, к тому же комната опять закружилась. Но, уплывая неизвестно куда, Анна все же услышала, как мама проговорила:
– Я заставлю эту температуру снизиться – чего бы мне это ни стоило!
Наверное, Анна слегка задремала или уснула, потому что шее больше не было горячо, а мама разматывала бинты.
– Как поживает бедный толстенький поросеночек? – спросила мама.
– Толстенький поросеночек? – слабо отозвалась Анна.
Мама осторожно дотронулась до одной из распухших желёзок Анны.
– Вот толстенький поросеночек, – объяснила она. – Это самое неприятное. Другой чуть лучше. Будем считать его тощеньким поросеночком. А здесь вот – маленький розовый поросеночек. А этот – самый крошечный поросеночек. А как мы назовем вот этого?
– Фрейлейн Ламбек, – ответила Анна и засмеялась.
Она была так слаба, что смех ее больше походил на кудахтанье. Но мама очень обрадовалась. Она опять поставила Анне на шею припарку, но в этот раз все было не так неприятно: мама то и дело шутила по поводу толстенького и тощенького поросеночка и по поводу фрейлейн Ламбек. Хотя желёзки Анны стали немного лучше, температура еще держалась. Когда Анна просыпалась, то чувствовала себя в целом неплохо, но к обеду у нее опять начиналось головокружение, а к вечеру все путалось и расплывалось. В голову приходили непонятные мысли. Ее пугали рисунки на обоях, она боялась оставаться в комнате одна. Однажды мама спустилась вниз за ужином, а Анне вдруг показалось, что комната стала сжиматься. И сжималась все больше и больше – пока Анна не закричала от страха, что ее сейчас раздавит. Хорошо, что вернулась мама с ужином на подносе… Доктор сказал: «Скоро это должно пройти».