Как блудный муж по грибы ходил - стр. 81
После угона машины Катя еще долго старалась не подходить к окну, чтобы не видеть то место, где в последний раз стояла ее умыкнутая красавица цвета кофе с молоком. Петр Никифорович Катю успокаивал, обещал по знакомству, вне очереди, купить и подарить новый «жигуль», краше прежнего, но что-то там у него не заладилось. Деньги начали стремительно обесцениваться, поэтому даже по знакомству сверху запросили столько, что тесть временно отступил. Основные сбережения лежали у него на срочном вкладе. Боясь потерять годовые, снимать с книжки он ничего не стал, а просто вдвое увеличил цену на чешскую плитку и югославские обои. Творческие друзья Петра Никифоровича крякнули, но выдержали…
– О время, о цены! – вздыхал он.
Башмаков на всякий случай побывал у Докукина, и тот, зная о его горе, тоже обещал помочь, но как-то неуверенно:
– Решим твой вопрос, Олег, если, конечно…
– А что такое?
– Мне кажется, скоро начнется. Говорю тебе это как коммунист коммунисту! Понимаешь, Горбачев стал выступать совсем уж без бумажки. А у нас без бумажки никак нельзя – сразу бардак начинается. Бардак! Одна надежда на Чеботарева. Видал, куда взлетел?
– Да!
– Я ему поздравительную телеграмму отбил. Может, вспомнит про боевого товарища, как думаешь?
– Не сомневаюсь!
– А вот я сомневаюсь. Это болезнь у них там такая: чем выше, тем с памятью хуже.
Катя не сразу, но простила Башмакову историю с Ниной Андреевной, сказав, что не развелась с ним только из-за Дашки. Месяца два жена не подпускала к себе Олега Трудовича, объясняя это природной брезгливостью. Она и в самом деле в общепите, даже в ресторанах, всегда подозрительно оглядывала вилки-ложки и тщательно протирала их салфеткой.
– Ладно, – соглашался Башмаков, – подождем пять лет…
– Почему именно пять?
– За пять лет клетки в организме полностью обновятся, и я стану совсем другим человеком.
– Другим ты не станешь никогда! Грязь можно смыть с тела, а с души нельзя. Посмотри мне в глаза!
Когда наконец благодаря унизительной настойчивости Башмакова плотский контакт был восстановлен, Олег Трудович стал замечать, что Катя, раньше всегда любившая с закрытыми глазами, теперь наблюдает за его виноватыми стараниями с недоброй усмешкой и даже не разрешает выключать ночник.
– Тебе нужен свет?
– Нужен, любимый!
– Зачем?
– Хочу, чтоб тебе было стыдно!
Тем временем в «Альдебаране» грянула Большая Буза. Началось-то все, конечно, раньше – с того, что Каракозин вступил в партию. Тогда с научной интеллигенции вдруг сняли все лимиты и даже бросили клич – чтото насчет свежей крови. По этому поводу Джедай сочинил песенку:
Сначала Каракозин только пел свое сочинение по заявкам трудящихся и ухмылялся – мол, знаем, зачем свежая кровь вампиру. Потом он вдруг сделался задумчивым и наконец однажды зашел в кабинет к Башмакову, помялся и сказал:
– Олег Тарантулович, ты, конечно, будешь смеяться, но дай мне, Христа ради, рекомендацию в партию!
– Тебе? – Башмаков автоматически придал своему лицу выражение скорбной сосредоточенности, которое в те годы появлялось на физиономии любого неветреного человека, когда речь заходила о направляющей силе советского общества.
– Мне.