«Качай маятник»! Особист из будущего (сборник) - стр. 56

Не в силах держаться на ногах, я присел на траву рядом со стариком:

– Как зовут тебя, батя?

– Трофимычем на селе кличут, – дед звучно сплюнул в траву. – Ну и что? Сказать что-то хочешь? Скажи уж, будь так ласков – утешь старика!

– Ты прости нас, отец, что не смогли защитить – не суди очень уж строго. Много причин сейчас есть у Красной Армии для бегства. И еще будем бежать, много городов отдадим. У Москвы остановимся. В декабре сорок первого дадим Гитлеру под Москвой настоящий бой. И назад погоним!

Старик первый раз за весь наш разговор поднял на меня бледно-голубые, словно выцветшие на солнце за долгую жизнь глаза:

– Неуж? А дальше?

– А дальше Сталинград будет, триста тысяч немцев в

плен возьмем – вместе с самим фельдмаршалом по фамилии Паулюс.

У старика, выдавая душевное волнение, чуть заметно начали дрожать руки:

– Ты говори, сынок, говори… Дальше! Что дальше-то будет?

– А дальше погоним мы их, отец! Крепко погоним! И будем гнать взашей до самой Германии, чтобы они и внукам своим заказали к нам с мечом приходить… С двух сторон зверя окружим – с запада американцы с англичанами помогать начнут.

Старик, не мигая, недоверчиво смотрел на меня:

– Неуж и взаправду и американы пойдут войной на Гитлера?

– Пойдут, отец. А потом в Берлин придем и знамя красное поднимем над их главным логовом – они его Рейхстагом называют. Сдадутся немцы, капитуляцию подпишут. Вот тогда война и закончится!

– Победим мы их, значит? – В голосе Трофимыча проступила надежда, в глазах стояли слезы.

– Победим, отец.

– Да когда же это будет-то?

– Не скоро, отец. В мае сорок пятого года это будет – девятого мая. Запомни эту дату, батя. Желаю тебе, чтобы ты встретил ее и вместе со всеми порадовался нашей Победе. Дорогой ценой она нам достанется, очень дорогой… Ты ведь и сам воевал, Трофимыч?

– А то как же! В первую империалистическую с немцами воевал, да еще в гражданскую. Спасибо тебе, сынок, – утешил старика, а то под немцем помирать страсть как не хотелось. В своей, русской земле лежать хочу и чтобы чужой сапог ее не топтал. Только откуда ты все это знаешь?

– Да уж знаю, отец. И поверь мне – все именно так и будет.

Вышла бабка, вынесла узелок, сунула в руки.

– В избе бы покормила тебя, сынок, да немцы давеча были на мотоциклах. Как бы снова не появились да врасплох не застали. Стрельнут ведь, окаянные, как есть с дедом стрельнут – с них станется.

Я принял из ее рук узелок с едой.

– Храни тебя Господь! – Бабка перекрестила меня.

– И на том спасибо!

– Вот боец говорит: погонят они еще немцев, с силой

соберутся и погонят обратно! – с гордостью сказал старик бабке.

– А про нас как же, помнит Иосиф Виссарионыч? – Бабка уголком платка вытерла слезящиеся уголки глаз. – Ты же посмотри, что они наделали, ироды окаянные! – сокрушалась старушка.

– Помнит, мать, помнит! – Я погладил ее по плечу. – Всем сейчас трудно, и ему тоже. Заводы на Урал вывезти надо, оружие создавать там будем – танки собирать, снаряды точить. Страна наша большая, все сразу охватить нельзя.

Старик нахмурил седые брови:

– Бабьего ли это ума дело? Не видишь, что ли, Лукерья, воины говорят, момент политический обсуждают! Иди, бабка, иди, своими делами занимайся!

Я повернулся к старику:

– Прощай, Трофимыч! И прости нас всех еще раз!

– И ты прощевай! Воюй, сынок, бей ворога без жалости! – напутствовал меня старик.