Изверги - стр. 20
– Спасибо Навьим да Радуницам-охранительницам, вовремя тебя привели, – тихонько вымолвила старуха, и по взгляду ее, да еще по тому, что забыла она поздравствоваться с гостем, Кудеслав понял: дела здесь вовсе плохие.
– Ты уж поди все знаешь про наши беды. – Белокониха Старая зыркнула поверх Кудеславова плеча на возившегося с лошадьми Векшу (так на обломившуюся занозу косятся – саднит, а не выцарапаешь). – А мы тут поизводились, гадая, приедешь ты до вечера, или нам всю ноченьку от страха трястись. Ведь, почитай, одни бабы на подворье остались: Гордей еле дышит, он нам теперь не оборонщик; Гудою и Мстишке отец запретил возвращаться потемну…
– А сам-то хозяин где? – нетерпеливо перебил ее Кудеслав.
Старшая Белоконева жена равнодушно пожала плечами:
– Кто его знает. Он еще с утречка по кровяному следу ушел – туда, где на Гордея с Волкогоном-захребетником медведь навалился. Хотел про Волкогонову долю дознаться (может, говорит, жив еще, может, на дереве сидит – от Гордея-то ни слова толкового не добиться, как там все вышло). Еще вроде бы след самого людоеда ему надобно разыскать – ну, то дела охотницкие да волховские, не по моему бабьему разуму…
Она слабо махнула свободной от лучины рукой, добавила успокаивающе:
– Да ты брось об нем тревожиться, его боги любят.
Брось тревожиться – это только советовать легко. Но не кидаться же очертя голову в стремительно чернеющий лес, не аукать же! Этак вместо помощи накличешь беду. Остается ждать да надеяться: хранильник наверняка знает, что и ради чего затеял.
Старуха посторонилась, и Кудеслав шагнул через порог. Окунувшись в чадное избяное тепло, он вдруг с удивлением обнаружил, что Белокониха собирается запереть вход, не дожидаясь, пока Векша обиходит лошадей.
– А как же… – Мечник запнулся, разглядев в полусумраке злобный прищур старухиных глаз.
– В сарае перебудет, – процедила Белокониха. – Не велика птица!
– Птица-то, конечно… А все ж не по-людски как-то, – ошарашенно промямлил Кудеслав. – Хоть покормить бы мальца…
– Найдет. Знает, где приготовлено. Да ты не сомневайся: все равно это проклятье, на мою голову купленное, без хозяина в избу не ступит, хоть силком волоки.
Видя, что Кудеслав растерянно мнется у косяка, бессознательно мешая запереть дверь, старуха хмыкнула и выговорила вроде бы совершеннейшую бессмыслицу:
– И ты, стало быть… И тебя… Стало быть, и впрямь вы все одинаковы: что премудрейшие, что воины, что безрогие телята…
Мечник не стал домогаться объяснений. Он подумал только, что при муже-волхве собственный бабий разум мог в конце концов и поиссякнуть за ненадобностью.
А Белокониха, чуть ли не с жалостью глянув на Кудеслава, вдруг распахнула дверь и визгливо крикнула в наваливающуюся на двор темноту:
– Ты долго еще ковыряться будешь, хвороба?! Долго мне еще тебя ждать?!
– Не жди, – глухо ответили снаружи. – Я при лошадях буду.
Старая Белокониха так яростно хлопнула дверью, что чуть не ушибла еле успевшего отпрянуть Мечника. Глядя, как старуха возится с засовом да еще и подпирает дверную створку увесистым бревнышком, Кудеслав тихонько сказал:
– А если ночью людоед нагрянет? А если купленник удумает сбежать? Глуп ведь еще по малолетству… Не боишься?
– Не боюсь! – Белокониха выпрямилась и перевела дух. – Ты рогатину-то лучше вот здесь, у самых дверей, поставь – боги-то милостивы, только как бы не понадобилась она тебе еще до рассвета!