Изнаночные швы времени - стр. 35

Глубокая мемограмма, в отличие от обычной, представляла собой не наблюдения хрономенталиста, остающегося самим собой, а попытка реконструировать то, что приходится хроноригену42 видеть, слышать и чувствовать в момент наблюдений. Чтобы овладеть этим ремеслом, требовалась индивидуальная предрасположенность и около трех лет интенсивного обучения, в основном индивидуального, наедине с преподавателем. Поэтому хороших специалистов было немного, а тех, кто был способен на документальную точность, – не более полутысячи на все шестимиллиардное человечество.

Хороший результат получался, если хрономенталисту удавалось специальным образом настроить свой организм, ввести его в состояние, когда мозг начинал впитывать как губка услышанное, увиденное и почувствованное – слова, картинки и впечатления. Надо было сделать с собой то, что на профессиональном сленге называлось «отключить рассудок», забыть, кто ты и откуда, и полностью раствориться в происходящем.

Девятого мая 1945 года43 нужно было стрелять в воздух и с радостным остервенением кричать «ура», задыхаться, надрывая пересохшее горло, заходиться в кашле, вытирать слезы и снова кричать. Нужно было плакать, не стесняясь, в Далласе, когда полоумный Освальд застрелил Джона Кеннеди44. Нужно было опасливо жаться по краю торжищной площади в день, когда московский князь Дмитрий Иванович, впоследствии Донской, объявил о неслыханном ранее – публичной казни, которой должен был быть предан Иван Вельяминов45. Восемнадцатого февраля 1943 года нужно было орать вместе со всем берлинским Шпортпаластом «да!» в ответ на безумные выкрики Йозефа Геббельса46, который хотел знать, готовы ли немцы и дальше слепо верить своему вождю Адольфу Гитлеру47, вести ради него тотальную войну, пожертвовав всем ради победы. Быть вне себя от страха в утро стрелецкой казни48. Ликовать 22 августа 1991 года в стотысячном потоке людей, идущих по Тверской улице в Москве под гигантской трехцветной лентой и смаковать ощущение свободы49.

А сейчас? Сейчас надо было просто ужаснуться.

Глубокие мемограммы делали в особо важных случаях. Нынешний был именно таким, скорее даже исключительным: ничего подобного раньше во время своих экспедиций сотрудникам Центра прикладной хрономенталистики встречать не приходилось.

Олег посторонился, и Норман увидел лежащее на земле тело. Побледнел, несколько раз быстро сглотнул, но самообладания не потерял. Потом глубоко вздохнул, окончательно избавляясь от тошноты, и спросил, показывая на руки бедняги:

– Не похоже на травму. Это специально?

– Да. Думаю, специально. Ты вот на эту тамгу обрати внимание, – Олег присел и показал пальцем на бедро. – Надо ее обязательно хорошенько запомнить.

– Кнут и колесо это.

– Монгольская? – уточнил Олег.

– Да, – кивнул Норман.

Олег встал на колени рядом с несчастным и начал аккуратно раздвигать лохмотья: нет ли еще отметин на теле? Ткань была полусгнившей, расползалась под пальцами, он хотел было уже бросить это занятие, но тут его рука наткнулась на пустоту в паху, и мозг прострелила мысль: «Да это женщина?»

Лоб залил холодный пот. Олег вытер его ладонью и нехотя потянул в сторону лоскут, зацепленный за поясной шнурок, – все, что осталось от портков. Потянул и вздрогнул.

Нет, перед ним лежала не женщина. Это был мужчина, которому варварски вырвали член и мошонку. Именно вырвали. Олег много видел скопцов, так как в одну из первых своих самостоятельных экспедиций прошел и проехал пол-Сибири, изучая русские скопческие общины