Изнанка - стр. 20
– А больше негде, – он разводит руками в стороны, показывая на голые стены.
И правда, как я сразу не заметила ещё одну странность – в комнате нет абсолютно никакой мебели. Ни шкафа, ни антресоли, ни кровати, ни стола… Абсолютно ничего.
– Раньше у меня был шкаф, – продолжает сосед, – но нужны были деньги. Пришлось продать. Потом ещё кое-что пришлось продать. И ещё кое-что. И так ничего не осталось. Кроме этих вещей. Вещи никто не купил.
«Точно наркоман», – проносится в голове.
Присев на корточки, я вытаскиваю из кучи бесформенное нечто. Пустой желудок болью откликается на резкое движение.
– Вы это носите? – спрашиваю, поморщившись.
– Вот это? Не-а, – сосед качает головой. – А с тобой что?
– Да ничего. Просто я очень голодна.
Чуть оглядываюсь в сторону дверного проёма, ведущего в кухню. Кажется, там тоже нет совсем никакой мебели.
– Мне нечего тебе предложить. Еды у меня нет, – сухо говорит он.
Мне кажется очень странным жить в комнате, где нет вообще никакой мебели и еды.
Подавляя интерес, молча вытаскиваю из кучи следующую тряпку, но любопытство всё-таки берет верх.
– Послушайте, у вас нет ни стола, ни стульев, ни кровати. Не работает свет. Нигде я не вижу хотя бы одной чашки или тарелки. Как вы живёте здесь? Что едите, где спите?
Искоса глянув на меня, сосед осматривает свою комнату так, словно видит её впервые.
– А что! – он вдруг вскрикивает так резко, что я вздрагиваю. – Человек не имеет права спать на полу и есть руками!
– Имеет, конечно, имеет, – пытаюсь говорить спокойно, но руки предательски подрагивают.
Зря я спросила. Неужели не понятно, что в таком месте могут жить только те, кто совсем отчаялся или те, у кого проблемы с головой.
– А это носите? – достаю ещё пару тряпок непонятного назначения, чтобы поскорее перевести разговор обратно на сдержанные тона.
Всё тряпьё влажное и источает отвратительный запах. Видимо, потому что окна в квартире постоянно открыты настежь.
– И это нет, – говорит сосед уже обычным тоном.
Скомкав, бросаю три серых комка к двери. Присев рядом, сосед тоже начинает выуживать из кучи старое рваньё, некогда служившее одеждой.
За час работы куча у двери вырастает до пояса, а нужные вещи сосед бережно складывает в стопку у одной из стен.
В комнате так холодно, что пальцы быстро перестают слушаться, и я начинаю дрожать.
Поднявшись на ноги, несколько раз подпрыгиваю и растираю руки.
Сосед тем временем пытается засунуть старые тряпки у двери в большой пакет.
– Иди, надень что-нибудь, тебе ещё плинтуса чистить, раз уж взялась, – говорит он. – А потом вот это утащи к мусорным бакам.
Это и правда хорошая мысль.
Бросив перебирать кучу, я выскакиваю из ледяной комнаты.
Поднявшись домой, натягиваю тёплый свитер, надеваю перчатки. Потом снова спускаюсь вниз, беру огромный пакет, стоящий у дверей соседа, и тащу его к выходу. Этот хлам намного тяжелее, чем я думала.
Вытащив его на крыльцо, останавливаюсь, чтобы отдышаться.
Ну и погода… Настоящая мерзость.
Эта мысль появляется каждый раз, когда я выхожу на улицу.
Поёжившись, стаскиваю пакет с крыльца и иду к мусорным бакам. Но тут замечаю на бордюре, совсем рядом со мной, что-то небольшое и белое.
Присмотревшись, от неожиданности останавливаюсь посреди двора.
Хлеб.
Булка белого хлеба лежит на боку, в заводской полиэтиленовой упаковке.