Размер шрифта
-
+

Изменницы - стр. 55

«Моя родная, милая Китти!

Через месяц я покину эти проклятые берега и вернусь в Англию, ко двору, где наконец смогу прижать к груди мою любимую. Здесь на поле сражения я многое повидал; видел такие ужасы, что уже не побоюсь отцовского и даже Божия гнева. Мне теперь страшно тратить еще миг драгоценной жизни вдали от моей любимой Китти. Я решил, что по возвращении мы снова будем жить вместе, как муж и жена. Китти, перед моим мысленным взором мы как две вишни и должны висеть вместе на ветке жизни. Прошу тебя, любовь моя, напиши мне, чтобы я мог держать твое письмо у сердца, пока мы не соединимся вновь…»

Когда я прочла его письмо впервые, думала, что умру от тоски, но оказалось, что я не могу вспомнить, как выглядит Гарри Герберт, – его образ расплылся и сливался с другими: губы Томаса Говарда, руки Роберта Дадли, глаза… Вот глаза его я прекрасно помнила: ярко-зеленые, кошачьи, веселые. А голос был не его; мне вспоминался голос одного пажа из Лестершира, который мне когда-то нравился. Когда я сидела в покоях королевы и мне нечем было заняться, кроме вышивания, я часто думала. Несмотря на то что я до сих пор ношу под одеждой истертый обрывок ленты и до сих пор читаю и перечитываю его письма, моя любовь к Гарри Герберту больше не та пылкая страсть, как когда-то в прошлом. Он больше не трогает мою душу. Конечно, я привязана к нему, но, может быть, не из-за любви, а только по привычке? В конце концов, мы с ним не виделись целых три года, если не считать случайных взглядов на арене для турниров прошлым летом, в последние дни перед тем, как он отправился на войну.

Фрайдсуайд Стерли посмотрела на меня с удивленным видом и одними губами спросила:

– Вы не шьете?

Я наклонила коробку, показывая, что у нас закончились диски. Она пожала плечами; неожиданно королева выпрямилась с таким видом, словно ей приснился страшный сон.

– Избавьтесь от него! – крикнула она, глядя, как мне кажется, прямо на меня. Внутри у меня все упало; я вспоминала, в чем я опять согрешила. Может, кто-то донес ей, что я рассказывала смешной анекдот о папе? Тогда даже Фрайдсуайд Стерли хохотала до слез, хотя и притворялась плачущей. Наверняка кто-то поспешил меня выдать.

– Не выношу, когда он так на меня смотрит, – продолжала королева, показывая на большой портрет мужа в боевых доспехах, который висел на стене у меня за спиной.

Я выдохнула и немного расслабилась.

– Избавьтесь от него! – прокричал попугай.

– Ваше величество, – тихо проговорила Фрайдсуайд, – не волнуйтесь.

Я обернулась и посмотрела на портрет короля; он как будто следил за мной. И прежде чем я успела понять, что происходит, королева спрыгнула с кресла, схватила мои ножницы для шитья и стала колоть портрет, выдирая огромные куски холста. Мы все ошеломленно смотрели на нее, кроме Фрайдсуайд. Она схватила королеву за руку, отобрала у нее ножницы и отдала мне. Королева упала ей в объятия, зарыдала, всхлипывая, залилась слезами. Сьюзен Кларенси и Джейн Дормер старались ее успокоить. Левине хватило присутствия духа подозвать одного из пажей. Она приказала унести портрет. Когда королеву повели в опочивальню, я обратила внимание на Юнону; бледная как мертвец, она прислонилась к стене.

Конец ознакомительного фрагмента.

Страница 55
Продолжить чтение