Измена. Вкус любви - стр. 17
— Есть, — тихо разлепляю я губы. — Из женской консультации.
— Отлично, — поднимается он, чтобы уходить, — не знал, что ты ещё и такая сука. Которая трахалась с кем-то за моей спиной. Ну вот мы и квиты, — кривит он губы в кривой усмешке.
И тут ко мне приходит осознание, что я ему ничего не докажу. Что-то грубое и тяжёлое словно бьёт меня прямо в диафрагму, отчего я на какое-то время перестаю дышать, и ужасное головокружение, тошнота и резкая боль внизу живота выключают в моей голове свет. Я сижу, наблюдая, как весь мир вокруг меня расплывается в алом мареве, пока внутри меня текут реки обжигающей лавы. Вот они вырываются наружу, и я чувствую необыкновенное тепло, разливающееся по телу.
— Девушка, с вами всё в порядке? — подбегает ко мне официант, а Лёша, уже накинувший пальто, бросает ему на ходу, направляясь к выходу:
— Неудавшаяся актриса. Да всё с ней нормально, — и его стройная спина на мгновение загораживает квадратик света, вырвавшийся из двери, когда он выходит на улицу.
— У вас точно всё хорошо? — подходит ко мне парень, и, судя по его встревоженному виду, выгляжу я так себе.
— Да, всё нормально, спасибо, — пытаюсь улыбнуться я в ответ. — Принесите счёт, пожалуйста.
Я тянусь к сумке за кошельком, и понимаю, что у меня не хватает сил даже не это. Моя сумочка весом в сто миллиардов тон выскальзывает у меня из рук на пол, и я наклоняюсь, чтобы поднять её. Как странно: кажется, кто-то пролил целую чашку сока рядом с моим стулом: он разливается подо мной маленьким озерцом, пока я медленно не соображаю, что капает откуда-то сверху. Я даже слышу, как у меня в голове проворачиваются крошечные шестерёнки, обложенные тугим поролоном, когда я пытаюсь понять, что я могла такого пролить. Всё моё тело словно погружено в тёплый клюквенный кисель, который хлюпает подо мой. Я отлепляю ноги от стула, и понимаю, что всё пропиталось какой-то жидкостью, пока вдруг до меня не доходит, что это и есть я. Что это моя кровь, а не компот, сочится сейчас, с тихим всхлипом капая на пол. Мне становится ужасно стыдно: какая неловкая ситуация, я сижу здесь, посреди кафе, испачкав алой кровью всё кресло и пол, и думаю только об одном, как я теперь смогу встать и незаметно выйти хотя бы в уборную, не привлекая внимания.
Ко мне возвращается официант со счётом, и, пододвинув ко мне терминал, набирает сумму чека. И тут его взгляд случайно падает на пол, потом он внимательно смотрит на меня, и я слышу, словно сквозь густое ватное одеяло:
— Вызовите скорую, кто-нибудь, скорее!
За окном всё кружит снег, я сижу на больничной койке и смотрю на эту застилающую весь свет белую простыню, прямо как мать Белоснежки в сказке. Только у меня уже не будет ребёнка: я опустела, как холодный дом. Мне так странно, что кто-то незнакомый, кого я даже не успела толком узнать и полюбить, вдруг покинул меня, но почему же мне тогда так невыносимо грустно? Я ведь даже его не хотела! И чувство вины разрастается во мне, как плесень на забытом кусочке спелого персика, как будто это я сама убила своего ребёнка.
— Да не переживай так, — подбадривает меня соседка по палате: отекшая девушка Даша, которая лежит здесь уже второй месяц на сохранении, практически не шевелясь. — Вот, посмотри на меня: три выкидыша до этого, а теперь лежу, жду! — поглаживает она свой огромный живот, — и я лишь улыбаюсь ей в ответ через силу.