Измена. Спаси нашу дочь, предатель! - стр. 38
— Понял, — усмехаюсь и, напялив бахилы, наконец вхожу в коридор с палатами по обе стороны.
Тихо. Только где-то вдали слышится детское хныканье. Мои шаги раздражающе шелестят по мягкому покрытию.
Взгляд невольно цепляется за пестрые стены со сказочными мотивами. Что-то не то.
Это явно детское отделение. Стены эти, тихий час и… точно, медсестра сказала, что это отделение педиатрии. Света меня сюда послала, чтобы запутать? Зачем бы ей это? Да и эта милая взяточница на посту имя выдала — Валерочка. Они еще все так этого сосунка называют ласково, что меня переворачивает.
Но что бы ему делать в детском отделении? Может он врач?
Вспоминаются слова друга своего Валерки: «…или там никакой не мужик…». Не могла же Женя с несовершеннолетним связаться? Или…
Мозги под действием вчерашнего виски изрядно тормозят и будто блокируют самый очевидный ответ…
Замираю у двери почти в самом конце коридора. Четыреста четвертая.
Кладу руку на ручку. Слегка толкаю.
Хныканье становится громче.
А перед глазами предстает детская люлька в которой ковыряется младенец…
Сердце пропускает удары.
Я будто в замедленной съемке нерешительно шагаю вглубь палаты. Словно под гипнозом. На автопилоте. Пока мой заторможенный бухлом мозг пытается сложить два плюс два.
Подхожу к кроватке, и малыш сразу затихает, будто привлеченный моими появлением.
— Привет, — выдавливаю, чувствуя себя просто обязанным поздороваться с хмурым человечком. Услышав мой голос открывает рот, выдавливая подобие улыбки.
Непроизвольно тяну палец в малюсенькие ищущие ручки.
Совсем крошечный.
Я в младенцах разбираюсь плохо, но этому месяца три от роду, не больше. Три плюс девять… Это ровно год… Значит зачат еще прошлой весной… А мы разбежались летом…
Да нет-нет, не стала бы она от меня скрывать ТАКОЕ. Никогда. Нет. Она бы не поступила так со мной. Что ж я, чудовище какое-то?
Но эти крохотные черточки милого личика, так напоминающие Женины... Нет, это моя фантазия с похмелья! Не могла она!
Но тогда зачем я здесь? Не послала же меня Света в палату к чужому ребенку?
А еще мне совсем не хочется отнимать у этого пупса свой палец. И уходить не хочется. И если предположить, что ребенок на самом деле чужой, то желание взять его на руки кажется и вовсе абсурдным.
— Маленький, — хриплю я. — Ты чей? Неужели… мой?
Кроха снова улыбается. Будто в ответ на мой тупой вопрос. Хмурюсь, пытаясь сморгнуть пелену с глаз.
Как по заказу в голове все те ужасы, что еще час назад мне рассказал Валера:
«Семь-восемь лет и все. Анемия перерастает в лейкемию…»
— Нет-нет… Ты не мой. Это слишком. Даже для меня… — в груди болит, вынуждая сложиться пополам над люлькой.
Голос рычит от слез застрявших в горле:
— Не мой, — будто уговариваю себя. — Не мой…
Малыш больше не улыбается. Глядит на меня огромными карими глазищами, прямо как у Жени.
— Да не можешь ты быть моим! — громче, чем стоило бы теперь убеждаю его. Вытираю пальцами глаза от слез, тру переносицу: — Я слишком долго тебя ждал, чтобы вот так… Пожалуйста, не надо…
Вижу, как уголки маленьких губок опускаются вниз. Подбородочек начинает дрожать. Бля, только ни это…
— О, нет-нет, малыш, — бережно обнимаю кроху ладонями, поднимая на руки, пока он не расплакался. — Папочка не отказывается. Никогда… Никогда не откажется. Ты только живи, пожалуйста…