Измена. Разведись со мной - стр. 2

Но, не время.

Я очень спешу, понимая, что моя собранность долго не продержится. После холодной решимости придет ломка и тоска по мужу. Торг с собой на тему «надо его простить». Слёзы по нашему «вчера». Сожаление и вина, что не подарила ему детей. Мы пытались, мы так пытались, и вот, стоило зародиться надежде на счастье, как вдруг...

Это не чудовище, что пряталось в шкафу, это настоящее лицо Миши. Я не знала своего мужа до вчерашнего вечера. Я не видела того, что было у него внутри. Я видела равнодушие, иногда гнев или раздражение, но никогда не думала, что он может так цинично мне изменить, так чудовищно ранить. Теперь же маски сброшены, пути назад нет.

Кручу в руках гладкую крупную чашку благородного серого цвета. Безликая и холодная, она всегда была его любимой. Внутри клокочет злость, ища выход, и я решаю ей этот выход дать.

В статике предметы всегда преображаются. В полёте любимая чашка моего мужа выглядит значительно живее. И осколки от нее весело рассыпаются фейерверком.

По утрам Мише нравится не просто пить кофе, а получить к ней шикарную плотную пенку, но не из кофе-машины. Я должна взбить её сама.

Без зазрения совести сгибаю пополам хлипкий каппучинатор из шведского магазина.

Вот тебе пенка.

Хорошо бы еще рубашки порезать, но не время. Или согнать злость хоть на одной?

В кино это обычно так хорошо выглядит, такое микроскопическое отмщение на радость зрителям. Беру самую дорогую рубашку и ножницы. Раскладываю её на столе, представляя лицо мужа и этой Жилкиной и… Приходит боль, а не удовольствие.

На воротничке изнутри вижу еле заметный очерк розой помады.

Скотина какая! Никогда не пользовалась барби-розовым, мой вариант – красный по праздникам. Почему вообще грязная рубашка висит в шкафу? Или это её мне послание, мол, я была у тебя дома? Что ж, теперь я кромсаю рубашку вполне осознанно, без жалости и на самые мелкие кусочки, а за ней еще одну, и еще. Армани? Фиг тебе, дорогой. Барберри? На лоскуточки. Бриони? Пока-пока. Забираю себе часть разных лоскутков и две целых рубашки, сама пока не понимаю зачем, но вдруг еще порезать захочется или, например, сжечь? Вроде, после развода еще свадебное платье сжигают, но мое было взяло напрокат, ибо зачем тратить деньги на тряпку, которую наденешь один раз. А себе-то новый костюм купил. Хочется оставить вот этот настрой, горькую решимость, злость и ярость, которые клокочут уже где-то в горле, но никак. Одно за одним, появляются воспоминания о свадьбе, отпуске, поезде на острова… Я думала, я так счастлива.

Спокойно, Ева.

Бывало и хуже.

. . .

Нет, не бывало. Спустя три часа я чемоданом и парой пакетов я звоню в дверь Даше и начинаю рыдать, стоит ей только открыть дверь.

- Развожусь. Приюти, - я безуспешно давлю подступающие рыдания. Они рвутся из меня потоком и бугрятся мурашками по коже. Отталкивают меня от стены дрожью и холодом.

- Чаю? – из-за Дашиной спины показывается Рома. Ну, как показывается, на самом деле он там и стоял, за полутора метрами роста подруги вряд ли можно спрятать почти два - её мужа, но мои слёзы отлично справились с этой задачей.

Тем временем, мы с чемоданом оказываемся в теплой квартире и не менее теплых объятиях. Приютили, значит. Ну, в этом я и не сомневалась.

- Сдохнуть бы, - отзываюсь я.