Измена. Простить, отпустить, отомстить? - стр. 8

Он хмурится. Откидывает в сторону ручку, которую держал до этого и переставляет подальше от себя кофе, как будто боится пришибить меня тяжелой чашкой.

- Во-первых, у меня аллергия на латекс, - Я закатываю глаза, и уже готова оспорить это утверждение, как Савранский добавляет: - а во-вторых, чтобы кого-то заразить болезнью, передающейся половым путем, нужно чтобы этот самый путь случился.

- Что ты имеешь ввиду?

Я облизываю пересохшие губы. Кажется, мы встаем на тонкий лед, где можно не просто поскользнуться и упасть, но и проломить себе череп.

- Когда у нас в последний раз был секс?

- Когда ты в последний раз приходил домой вовремя?

Мы оба молчим. Тяжело дышим и буравим друг друга взглядом.

- Красивая пижама, Настюш. Новый дресс код? - бросает Кеша, и я только сейчас вспоминаю, что забыла переодеться. В пуховике никто бы не заметил, а здесь у меня есть сменный комплект, на всякий случай и халат.

Запахиваю сильнее флисовую пижаму со смешными собачками корги. Не сексуальную, зато очень теплую.

- Ты поел в столовке, потому что дома не кормят? Знаешь, Савранский, это настолько банально, что я даже разочарована.

- Я нигде не ел. И я тебе не изменял. Настя, ты и так сильно задержалась, а Женя все утро прикрывала тебя в приемной. Поэтому давай отложим драму на вечер, когда мы оба насладимся фильмом с якобы моим участием. И пожалуйста, переодень эту уродскую пижаму. Просто мерзость.

Я встаю с кресла и тяжело опираюсь рукой о его спинку. Не так представлялся мне этот разговор.

- Знаешь, Кеша. Если бы мужья предавали своих жен, потому что им не нравится в какой пижаме те спят, человечество бы вымерло.

Я делаю шаг в сторону двери, как позади раздается голос:

- Разве дело только в пижаме?

- Что?

Оборачиваюсь и смотрю в это холеное и с какого-то ляда загоревшее лицо.

- Разве в пижаме дело, - повторяет он как маленькой. – Посмотри на себя, Насть. Постоянно пропадаешь на работе, громко смеешься, чавкаешь, не уделяешь мне внимание, не готовишь горячий ужин, и я вынужден есть вчерашний суп. Ты растолстела, изменилась, в тебе нет женственности! Скоро представлять клинику, и я переживаю не за папин проект, а за то, чтобы ты ничего не ляпнула перед инвесторами!

Каждое слово молотком по голове. Просто какой-то Дятел Вуди, который выбил на моей черепушке диагноз о профнепригодности. Нет, не диагноз, а приговор, потому что после таких слов жить не очень хочется. По крайней мере, не с этим человеком.

- Знаешь, ты прав, - шепчу я. – Я хреновая. Но я была такой всегда, а вот ты идеальным стал совсем недавно. С чего бы это? Костюм, стрижка, грудь побритая. Кто вообще сейчас грудь бреет?! Но, знаешь, все это тебе очень идет. Только одного не хватает до полной картинки.

Савранский лениво выгибает бровь, ожидая очередную остроту. Но нет, слов во мне не осталось. Только злость. И я разрешаю себе злиться, теперь мне можно!

Хватаю чашку кофе со стола и выплескиваю ее в рожу своего зажравшегося мужа.

Коричневая жижа стекает с лица на рубашку, на документы, на стол, на его достоинство, на наш брак… Теперь все это утонула в коричневом. Не то в кофе, не то в дерьме.

Савранский что-то орет, но я его уже не слышу. Вылетаю в коридор и говорю посиневшей от ужаса девочке-ординатору:

- Там Аркадию Давидовичу нужна ваша помощь! Сердце прихватило!