Измена. Простить, отпустить, отомстить? - стр. 34

Если тебя обманули один раз – позор обманщику. Два раза – позор тебе.

Два это официальная цифра, а сколько было таких вот любовей всей жизни – одному Богу известно. Может, и надо было мне изменить вот так, грязно и с публично, иначе бы я и дальше долбилась в глаза, не замечая ничего, кроме работы и семьи.

Но как же больно, когда розовые очки бьются стеклами внутрь. Как же, сука, больно!

- Ребенок, ты чего? – папа быстро закрыл крышку ноутбука и повернулся ко мне.

Я села рядом на диван, положила на колени подушку. Хотелось как в кокон завернуться в одеяло и спрятаться от всех, но нельзя. Нет ни возможности побыть слабой, ни… приличного пледа, чтобы укрыться.

Мама методично уничтожала все, что не вписывалось в ее видение прекрасного. В зале, где обычно собирались гости, ни одной фотографии, ни одной картины, свечки, ковра, хоть чего-то, за что бы цеплялся взгляд.

Подушку отвоевал отец, и мама пошла на уступки, потому что семья это компромисс. Херовый компромисс, к слову. Она как диктатор захватила всю власть в доме и милостиво отдала народу право на сигаретку после операции… или послушать музыку в туалете… или подушку.

Наверное, им нравились такие отношения. Мне – нет.

- Что смотришь? – я кивнула на ноут.

- Да по работе. Шунтирование сердца без разрезания грудины.

- Ага. А на самом деле что?

Папа опустил лицо в пол и признался:

- Сватов. Последний сезон, интересно же, чем там все закончится. Хочешь со мной глянуть?

- Нет, пап, я поговорить хочу.

Папа откашлялся, а потом поднялся с места и закрыл дверь в зал, чтобы мама и бабушка не могли нас услышать. Не чтобы сберечь мои нервы, а потому что подслушивать нехорошо. В этом был весь Борис Абрамович.

- Пап, мы с Савранским разводимся, и я хочу, чтобы ты это знал.

Отец поморщился. Глубокая складка вертикальной бороздой прошила лоб, добавив папе лишних лет. Открытие своей клиники выпило из отца все силы, и теперь вместо энергичного мужчины передо мной сидел недовольный жизнью старик.

- Все решила?

- Все.

- И не передумаешь?

- А смысл?

- Ну и хорошо. Надо решить, как сказать об этом Савранским, чтобы с наименьшими потерями…

- Как это отразится на твоей клинике?

Папа задумчиво перебирал пальцами бахрому на лежащей перед ним подушке. Он так погрузился в это состояние, что не то впал в транс, не то заснул.

- Папа?!

Отец дернулся, и снова посмотрел на меня. На этот раз с жалостью.

- Не будет клиники, ребенок.

- Как же, – ошарашенно прошептала я. - Ты бросишь все?

- Ну, бросить такую махину у меня вряд ли получится. Продать… если за очень смешные деньги. Не знаю, как-нибудь выкручусь.

- И давно ты это решил?

- Ну… первый звоночек был от задницы твоего мужа, на том празднике, - грустно улыбнулся папа, - второй вот сейчас, когда ты сказала, что уйдешь от него.

- Пап, я не смогу остаться.

- Понимаю, - он встал и оперся рукой о подлокотник, будто бы ноги совсем не держали моего старика, - , правда понимаю, Настюш. Разводишься и ладно, а я как-нибудь сам. Дети не должны решать проблемы родителей.

Его голос звучал тихо, так что мне приходилось напрягаться, чтобы расслышать каждое слово.

- Да я и не решаю, просто можно придумать варианты, это ведь дело твоей жизни! Проблема в деньгах?

- И в них тоже.

- Можно взять кредит.

- Какой по счету? И на кого теперь? На мне и маме есть по кредиту. На тебя возьмем?