Изгнанницы - стр. 25
– Имеются ли свидетели, готовые за вас поручиться?
Девушка покачала головой.
– Отвечайте, заключенная.
– Нет. Таких свидетелей нет.
Барристер поднялся со своего места и озвучил выдвигаемые против нее обвинения: покушение на убийство, кража в особо крупном размере. Он зачитывал письмо, полученное, по его словам, от миссис Уитстон, проживающей в доме 22 по Бленхейм-роуд, Сент-Джонс-Вуд, в котором излагались подробности совершенных мисс Стоукс вопиющих преступлений.
Судья испытующе посмотрел на нее.
– Заключенная, вам есть что сказать в свою защиту?
Эванджелина присела в книксене.
– Сэр, я не брала перстень… – И осеклась. Если уж на то пошло, она как раз-таки взяла его. – Украшение мне подарили; я его не крала. Мой… мужчина, который…
Не давая ей договорить, судья замахал рукой:
– Я услышал достаточно.
У присяжных ушло всего десять минут на то, чтобы вынести вердикт: виновна по обоим пунктам.
Судья поднял свой молоток, а затем громко стукнул им и объявил:
– Эванджелина Стоукс приговаривается к четырнадцати годам ссылки в заморские владения.
Бедная девушка схватилась за деревянную перекладину перед собой, чтобы удержаться на ногах. К четырнадцати годам? Может, она ослышалась? Эванджелина взглянула на присяжных. В глаза ей никто не смотрел. Судья зашуршал бумагами на своем столе.
– Вызовите следующего заключенного, – сказал он судебному приставу.
– Это все? – спросила она у стражника.
– Ну да, все. Австралия, значит. Будешь поселенкой.
Эванджелина вспомнила, как Олив сказала, будто ссылка – это пожизненный приговор.
– Но… я ведь смогу вернуться в Англию после отбытия наказания?
Ее конвоир рассмеялся: без тени сочувствия, но и не сказать чтобы зло.
– С другого конца света? Ха! Да туда уплыть – это все равно как на солнце отправиться.
Когда Эванджелина в сопровождении стражников ввернулась в Ньюгейтскую тюрьму и шла по темному коридору к своей камере, то заставила себя расправить плечи (насколько это позволяли скованные руки и ноги) и перевела дыхание. Помнится, как-то давно она забралась на самый верх колокольни в Танбридж-Уэллсе. По мере того как девушка поднималась по винтовой каменной лестнице внутри лишенной окон башни, стены вокруг неуклонно сжимались, а ступени становились все круче; Эванджелина видела над головой просвет, но не представляла, сколько ей еще оставалось до самого верха. С трудом преодолевая очередной – с каждым разом все более тесный – поворот, она опасалась, что окажется зажатой со всех сторон, лишенной возможности пошевелиться.
Сейчас она испытывала ровно такое же ощущение.
Проходя мимо забитых заключенными камер, Эванджелина обратила внимание на обломанные ногти с темной каймой, которыми женщина вцепилась в железную решетку, и на большие глаза младенца, слишком слабого или больного, чтобы плакать. Слышала тяжелое буханье сапог стражников, приглушенное звяканье своих ножных кандалов. К едкой вони человеческих экскрементов примешивался кисло-соленый запах уксуса, которым примерно раз в две недели стражники самого низкого ранга оттирали полы и стены. К решетке под ее ногами зазмеился ручеек. Эванджелина чувствовала себя так, будто все происходило не по-настоящему, она словно бы участвовала в какой-то пьесе – возможно, в «Буре» с ее перевернутым с ног на голову миром и сумбурным, зловещим пейзажем. В памяти всплыло: «Ад пуст! Все дьяволы сюда слетелись!»