Избушка на курьих ножках - стр. 8

– Да, специальное сухое молоко. – Он насыпает немного порошка в бутылку, заливает его водой, трясёт, а затем меняет крышку бутылки на соску. – Хочешь покормить его?

– Ой, конечно, спасибо.

Я отставляю кружку, а Бенджамин сажает ягнёнка мне на колени. Я пытаюсь завернуть его в свою шаль, но это не так-то просто, потому что он неуклюже толкается своими тонкими ножками. Наконец он успокаивается, хотя его поза и не выглядит особенно удобной, и Бенджамин передаёт мне бутылочку.

Ягнёнок жадно сосёт молоко, оно струйкой стекает по его мордочке. Джек наигранно вскрикивает и устремляется к засохшему кусту вереска, где начинает судорожно переворачивать камни, делая вид, что ищет жуков. Он ревнует. Я потом заглажу свою вину: найду в кладовой что-нибудь блестящее и подарю ему.

Бенджамин наблюдает за ягнёнком, затем снова берёт в руки кружку.

– Так что, ты пойдёшь в школу в городе?

Я мотаю головой:

– Я учусь на дому, потому что мы часто переезжаем с места на место.

Не могу же я сказать ему: потому что я – следующая Яга; мне нужно выучить язык мёртвых и вызубрить слова Путешествия мёртвых; что мне нужно уметь готовить для мертвецов и провожать их к Вратам. Ба говорит, живым ни к чему знать всё это. Да и мне куда интереснее послушать про его жизнь.

– А ты ходишь в школу? – спрашиваю я, представляя себе, как здорово было бы сидеть в классе, полном учеников, и играть с ними на переменах. От этих мыслей начинает кружиться голова.

– Вообще да. Правда, сейчас меня отстранили.

– Как это?

– Мне неделю нельзя будет ходить в школу. Но это не потому, что я плохой или что-то в таком духе, – быстро добавляет Бенджамин. – Всего лишь дурацкая ссора с мальчишками, которая зашла слишком далеко. Мы не хотели, чтобы так вышло, – вздыхает Бенджамин. – Я там просто лишний, понимаешь?

Я киваю, но не понимаю. Чтобы понимать, лишняя я или нет, нужно хотя бы попробовать.

– Расскажи, почему вы так часто переезжаете?

– Моя бабушка – музыкант. Она путешествует для вдохновения.

Я передаю пустую бутылку Бенджамину, но ягнёнка оставляю у себя на коленях. Он такой тёплый. Ничто не сравнится с теплом живых – кажется, оно проникает прямо ко мне в душу.

– А твои родители? – спрашивает Бенджамин.

– Они умерли, когда я была совсем маленькой.

Образ избушки на курьих ножках, объятой пламенем, встаёт перед глазами. Я гоню эту мысль, делаю глубокий вдох и пытаюсь успокоиться.

– Моя мама тоже умерла, когда я был ребёнком, – тихо произносит Бенджамин.

Я вздрагиваю, исполняясь сочувствия, и расслабляюсь. Приятно иметь хоть что-то общее с ним – пусть и такое ужасное.

– Я постоянно думаю о маме, – говорит Бенджамин, заворачивая бутылку ягнёнка в вощёную бумагу. – Хоть я и не знал её.

– Я тебя прекрасно понимаю, – киваю я. – Так интересно, какой была бы моя жизнь, если б родители были живы.

Грудь снова сковывает, когда в голове проносится мысль о краденой гондоле и танцах на крыше. Поняли бы мама и папа, почему я не хочу быть Хранителем Врат? Позволили бы мне стать кем-то другим? Я поворачиваюсь к Бенджамину в надежде, что он сменит тему.

– Так, значит, здесь только ты, бабушка, галка и ваш ходячий дом. – Бенджамин приподнимает бровь и улыбается.

– Ага, – киваю я. – И мы часто переезжаем. И я не хожу в школу. Так что мне бывает одиноко и невесело. – Я издаю смешок, хотя мне совсем не смешно.