Избранные сочинения в пяти томах. Том 5 - стр. 41

– «Зингер» в полном порядке. Как подумаешь, он, пожалуй, останется единственным полезным «евреем» в Мишкине…

И засмеялся.

Услышав чужие голоса, в комнату вошла заспанная Рейзл.

– Доброе утречко, Рожите, – поприветствовал ее Юозас. – Оказывается, ты не удрала с красными, как некоторые твои подружки. Молодец. Настоящая патриотка. Помнишь, как мы с тобой и Шевкой на праздники наш гимн пели «Литва, отчизна наша», вы с сестрой – на иврите, а я – по-литовски. Здорово у нас получалось.

Рейзл не ответила.

– Ты, ласточка, еще не проснулась. Бродила, видно, во сне со своим Арончиком по Москве. Кремль осматривали, – поддел ее по-литовски Юозас.

– К Сталину в гости ходили. Ха-ха-ха! – грохнул заскучавший по смачному дымку бородатый Казимирас и снова полез в свой бездонный карман.

Рейзл не шелохнулась, стояла рядом с отцом, смотрела на Томкуса с испуганным презрением.

– Не обижайся, Рожите. Арон был хорошим парнем, только зря в дерьмо вляпался.

– А ты… разве ты не вляпался? – тихо заступилась за Арона Рейзл. – Ведь и ты совсем недавно был за рабочих и крестьян и распевал за швейной машинкой не «Литва, отчизна наша», а «Вставай, проклятьем заклейменный…»

– Я и сейчас за власть рабочих и крестьян, но без русских и евреев! – огрызнулся Юозас.

Бородач Казимирас снова захохотал, извлек из кармана курево, но в последнюю минуту почему-то сунул незажженную папиросу в рот и стал перегонять ее из стороны в сторону. Переминаясь с ноги на ногу, он покручивал в руке пропахший воском семисвечник и нетерпеливо ждал, когда Юозас подаст знак и они приступят к делу.

Но Томкус не спешил. Его обуревало чувство радостной мести, смешанное с жалостью. Кого-кого, а Банквечера ему было жалко. Реб Гедалье не был похож на тех своих сородичей, которые в сороковом распоясались, дорвавшись до власти. Если бы у него, у Юозаса, спросили, кого не трогать, он бы без запинки ответил: моего учителя Гедалье Банквечера! Его-то он уж точно оставил бы в Мишкине целым и невредимым, как и «Зингер». Не тронул бы он и гордячку Рейзл, которая, в отличие от своего муженька, не выбегала с полевыми цветами из дому навстречу русским танкам, а беременная сидела дома и вышивала цветочки на рубашонке для своего ребенка. Пощадил бы Томкус и чудаковатого доктора Пакельчика, который бедных лечил даром и спас от верной смерти его старшую сестру Филомену. Но служба есть служба. Велено вымести из местечка всех евреев, чтобы и духа ихнего тут не осталось, – хочешь-не хочешь, выполняй! Могли бы, конечно, в повстанческом штабе дать им с Казимирасом не Рыбацкую, а другую улицу. Но теперь им деваться некуда – выведут реб Гедалье и Рейзл во двор и погонят на сборный пункт, в синагогу, а потом… А что будет потом, только штабному начальству известно.

– Как я, Юозукас, понимаю, ты сейчас уже в прибавке к жалованью не нуждаешься, получаешь большие деньги в другом месте, – непривычно заикаясь, произнес Банквечер.

– Так точно. В другом месте, – сказал Томкус.

– И еще, как я понимаю, ты ко мне не клиента привел?

– Увы!

– Что же вас в такую рань ко мне привело? – прохрипел реб Гедалье.

– Что? Можно подумать, что вы с луны свалились… Мы пришли за вами, – ответил за Томкуса бородач с обрезом и, упиваясь своим безнаказанным превосходством, продолжил: – Чтобы раз и навсегда очистить нашу родину Литву от клещей и паразитов.