Избранные произведения. Том 5 - стр. 38
– Да не тревожь ты себя раньше времени, Сабир-бабай. Лучше закури. Пока выкурим по одной, Ханафи-абы с бригадиром как раз и вернутся.
– Что вернутся, это я и без тебя знаю. С доброй ли вестью, вот о чём разговор.
Сабир-бабай негнущимися стариковскими пальцами свёртывает самокрутку, то и дело поглядывая на овраг. Дно оврага, по которому бурлят сейчас водяные потоки, кишит ребятишками. Шесть-семь лет тому назад овраг едва намечался. А сейчас – эк его размыло! – в ширину три, а кое-где и четыре метра будет, да и в глубину, пожалуй, не меньше двух-трёх метров. Дождевые и снеговые воды, устремляющиеся с гор, со всех сторон обступивших «Красногвардеец», год от году всё больше размывают его.
– Вот сила эта вода! Мало сказать – землю, и камень точит, – вслух принимается размышлять Сабир-бабай, чтобы хоть как-нибудь отвлечься от сосущего беспокойства за посевы и коней, и тихонько качает головой. – Эх, жизнь, жизнь…
Газинур тоже курит и тоже поглядывает на овраг. Но его интересует совсем другое. Вон чернявый мальчонка вытащил корыто, в котором мать стирает бельё, и пытается забраться в него, чтобы поплыть, как на лодке. Но не успевает влезть – корыто перевёртывается, и мальчонка срывается в воду. Газинур от души смеётся.
– Не отступай, Апкали, не отступай, – получится!
Сабир-бабай не обращает внимания на его выкрики, он занят своим.
– Эх, была бы у нас речка, пусть бы даже не шире этого потока! – мечтательно, почти шёпотом произносит он. – И скотина бы не мучилась, и огороды было б чем поливать, и ребятишкам удовольствие…
А Газинур всё наблюдает за мальчуганом.
– Апкали, блошка ты этакая, забрался-таки!.. Смотрите-ка, поплыл, в корыте катается, бесёнок! – в восторге кричит он.
Взгляд его падает на Сабира-бабая, и только тут до него доходит смысл сказанных стариком слов.
– Не горюй, бабай, подожди, станем немного на ноги, запрудим овраг – всё лето вода не будет пересыхать. Да ещё и деревья посадим вокруг. Липы!.. Как зацветут, по всему колхозу запах разнесётся.
На обветренное, морщинистое лицо Сабира-бабая падают последние лучи солнца. Он отодвигается немного в сторону и всё тем же задумчивым голосом повторяет:
– Запруду, говоришь? Не знаю, выйдет ли что-нибудь из твоей запруды. Как дерево без корня не может расти, так и озеро без родника или высыхает, или загнивает. В городах в фонтанах и то воду обновляют. А вот насчёт деревьев дело говоришь. Дерево землю укрепляет.
Старик надолго уходит в себя, словно что-то вспоминает, потом продолжает свою мысль:
– Мы здесь новые люди, плохо знаем историю этих мест. Но землю вокруг своего Шугура и Азнакая знаю хорошо. Узенькие канавки, которые я в детстве перепрыгивал, превратились сейчас в большие овраги с голыми глинистыми склонами. Семьдесят лет уж тому…
– Да, за семьдесят лет небось много воды утекло, – поддакивает Газинур.
– Ещё бы не утечь! И вода текла, и пот лился, и кровь со слезами, Газизнур[12], сынок. Эх, рассказать бы тебе всё, что было пережито!
Газинур мягко, чтобы не обидеть старика, говорит:
– Та вода, что утекла, вспять не повернёт. Не терзай себя воспоминаниями о прошлом, Сабир-бабай. Лучше смотри в будущее да приговаривай: «Вот возьму да ещё семьдесят проживу!»
Ссохшееся лицо Сабира-бабая проясняется. Растроганный, он покручивает своими искривлёнными пальцами округлую белую бороду.