Избранные произведения. Том 3 - стр. 10

Чёрные глаза Ляли загорелись. Безнадёжность в тоне Наиля глубоко задела её.

– Я не смогу заменить Урманова? – вскочила она с места, сердито поводя бровями и наступая на Наиля. – Да если надо будет, двоих Урмановых заменю.

Тот немного растерялся.

– Сказать – одно, сделать – другое… У тебя же своя роль есть.

– Мою роль вычеркнем.

– Вычеркнем?.. – Наиль даже снял очки и в свою очередь с воинственным видом вплотную подошёл к Ляле. – Ты что, товарищ староста, смеёшься, что ли? Ты хоть немного отдаёшь себе отчёт, что значит вычеркнуть роль из пьесы?

– Отдаю, товарищ автор. Пожалуйста, не кипятись, – остановила его Ляля.

– Язык-то без костей, особенно у тебя, – скажет и обратно спрячется, – отрезал Наиль с сердцем.

Но тут Лялю поддержали Мунира и Хаджар:

– А знаешь, Наиль, она высказала вполне разумную мысль.

– Если б не подвёл Урманов, можно было бы и не зачёркивать, – продолжала Ляля. – Ну а теперь иного выхода нет.

Наиль ещё мог бы поспорить с товарищами, но идти против девушек, да ещё таких настойчивых, как Ляля и Мунира, у него не хватало ни решимости, ни охоты. Но авторское самолюбие всё же страдало, и он схватился за голову:

– Что вы делаете со мной, без ножа режете!..

громко продекламировала Ляля.

– Это тоже стихи Тукая, Наиль, – съязвила она.

Все, кроме Наиля, заливисто рассмеялись, и этот смех ясно говорил, на чьей стороне большинство.

Всякий режиссёр, увидев, что творится на этой генеральной репетиции, мог бы только ужаснуться. Но ребята и не думали унывать. Перед ними стояла ясная цель.

И со всем пылом молодости они устремились к ней, не давая себе остыть ни на минуту из-за стоявших на дороге к цели препятствий и, может быть, именно потому так легко сметая их.

Три часа пронеслись совершенно незаметно. Лишь только закончилась репетиция, кто-то сбегал в зал и, вернувшись, закричал:

– Ребята, пора! Зал битком набит. Девятые и десятые классы двадцать второй школы явились в полном составе.

– Пошли! – сказала Ляля. – Вот это дебют! После первой же репетиции – и на сцену. Смотрите, черти, если я когда-нибудь стану знаменитой актрисой, не забудьте рассказать об этом дне!

Рабочий день инструктора райкома Суфии Ильдарской начинался гораздо раньше десяти утра и никогда не кончался к шести вечера. В эти дни тем более: скоро предстояла районная партийная конференция.

Конечно, Суфия-ханум дома, и Суфия-ханум за своим инструкторским столом – один и тот же человек.

И всё-таки это не совсем так. Ни по живому, как всегда, деятельному выражению лица Суфии-ханум, ни по её твёрдым, рассчитанным, без малейшей суетливости жестам, ни по её аккуратно закрученным на затылке, нерассыпающимся волосам – словом, ни по одной чёрточке в сегодняшнем облике инструктора райкома нельзя было догадаться, что эта немолодая женщина всю ночь не сомкнула глаз в тревоге за самого близкого ей человека.

Партийная работа, требовавшая всего её внимания, при частых и долгих разлуках с мужем научила Суфию-ханум тому безошибочному сердечному такту, когда избегаешь отягощать кого-либо своими семейными переживаниями.

Легонько постучавшись, в кабинет инструктора вошёл депутат Верховного Совета, парторг и учитель русского языка и литературы в школе, где училась Мунира, Пётр Ильич Белозёров. Чуткий к чужому несчастью, Белозёров, хотя и знал сдержанность Суфии-ханум, не мог не выразить ей своего сочувствия.