Избранные произведения. Том 1 - стр. 12

– У тебя язык отнялся, что ли?! – не утерпев, воскликнула Гульшагида. Стащила с головы Мансура берет, растрепала ему волосы. – Ходи вот таким лохматым, тебе идёт! – Она громко рассмеялась. – Давай побежим навстречу ветру!..

Должно быть поддавшись настроению девушки, Мансур не рассердился на её выходку, ускорил шаг. Они уже шли вдоль кремлёвской стены, направляясь к Федосеевской дамбе, куда упрямо стремилась Гульшагида.

По дороге Гульшагида заговорила о том, что на днях они оба получат диплом. Почему бы Мансуру не поехать вместе с ней в Акъяр?

– Ещё не поздно, – убеждала она. – Пойдём в министерство и попросим о назначении. Правда, чудесно было бы? Мы построили бы в Акъяре новую больницу и славно поработали бы в селе, как работал Абузар Гиреевич в молодости. Ты – хирург, я – терапевт.

Мансур молча слушал, потом сдержанно сказал, что всё это – запоздалая романтика.

– Почему запоздалая? И разве романтика чужда тебе? – чуть отстранившись, спрашивала девушка.

Мансур промолчал, засмотрелся на речку Казанку. Увидев знакомого парня на парусной лодке, принялся подзывать его, махая рукой.

– Я не хочу кататься на лодке, – обиженно сказала Гульшагида. И предложила: – Пойдём в сад, посидим на нашей скамейке. Нам надо серьёзно поговорить.

Но Мансур словно не слышал её слов. Поднял камушек, бросил далеко в воду. Послышался негромкий всплеск. Камушек исчез, только круги остались на воде.

– Что случилось? – с горечью допрашивала Гульшагида. – Почему ты не отвечаешь?

Опять молчание. Теперь Мансур смотрел на девушку, полоскавшую бельё.

– Тебе скучно со мной! – воскликнула Гульшагида. – Видно, надоела… Не думай, что собираюсь вешаться тебе на шею. Прощай!

Она резко повернулась и побежала вдоль дамбы. Потом, цепляясь за лопухи и полынь, иногда соскальзывая вниз, стала взбираться по крутому склону. Она не оглядывалась, не знала, последовал ли за ней Мансур. Только поднявшись к Фуксовскому саду, перевела дыхание. Остановилась у знакомой скамейки. Посмотрела вниз. Ей видно было, как Мансур садился в лодку своего приятеля. Они плыли широкой гладью Казанки, потом круто повернули к Парку культуры. В последних, красноватых лучах солнца поблёскивал белый парус…

По приезде в деревню Гульшагида первое время жила надеждой: «Если в сердце Мансура есть хоть капля любви, он обязательно напишет мне, а то и сам приедет в Акъяр. Мы объяснимся, и всё будет хорошо».

Но Мансур и не написал, и не приехал. Через некоторое время Гульшагида услышала, что он совсем уехал из Казани. Вроде бы скрылся из дома, связавшись с какой-то женщиной, намного старше себя. Какой стыд! Какая обида! Но что поделать? Биться головой о камень? Так ведь и это не поможет.

А через год и Гульшагида вышла замуж. Это случилось как бы помимо её воли и нелепо. Через семь или восемь месяцев они разошлись. Гульшагида всё чаще стала думать, что ей уже не видать счастья! Но – в двадцать шесть лет – сердце никак не хотело примириться с этим, не хотело жить только горькими воспоминаниями.

Получив вызов на курсы, она решила: «Как приеду в Казань, в тот же день зайду к Тагировым». И верно – подошла к их дому. Но сейчас же спохватилась: «Я ведь не прежняя Гульшагида». И не нашла смелости постучать в дверь. Оставалась надежда: «Может быть, Абузар Гиреевич, увидев меня в больнице, сам пригласит зайти». Профессор несколько раз встречал её, останавливал, расспрашивал о житье-бытье, но домой к себе не звал. Рассчитывая на случайную встречу с Мадиной-ханум или Фатихаттай, Гульшагида при каждом удобном случае старалась пройти возле дома Тагировых. Но недаром говорится: «Несчастливому и случай не помогает», – никто не встречался Гульшагиде.