Избранные эссе. Пушкин, Достоевский, Цветаева - стр. 30

Думаю, что это ближе всего к истине, но… Боже мой, ведь он женился на Хромоножке, может быть, уже после Матреши!.. Что же в нем оставалось? Свет погасшей звезды?..

А, может быть, тот сон, который приснился ему и положил конец его «всемогуществу», посетил душу не без участия Марьи Тимофеевны? Где-то в неведомом им самим пространстве духовном встретились эти души. Открывалась великая возможность. Открывалась, но не осуществилась. Душа его слишком далеко зашла, заигралась всеми своими возможностями. И… он сам еще не знает того, что уже видит Хромоножка, когда по лицу ее пробежала судорога и она «подняла, сотрясая их, руки, и вдруг заплакала точь-в-точь, как испугавшийся ребенок; еще мгновение – и она бы закричала».

Та любовь, которая чуть теплилась в сердце «ангела церкви Лаодикийской», погасла. Сердце остыло. И бедная женщина увидела живого мертвеца… Живого и агрессивного мертвеца, сеющего смерть. Вампира, приходящего, чтобы пить души; паука, который сидит в углу и сосет жизни. Вот и закричала она… А когда опомнилась, взяла себя в руки, гордо выпрямилась и прогнала самозванца.

Самозванец пришел из своей могилы к живым душам, чтобы пить их, вместо того, чтобы вынести свою смерть, вынести свое страдание, отталкиваясь от своего греха со всей силой, вырываясь из него. Другого выхода, кроме покаяния, нет. Страдание дается самым великим грешникам, как луковка – той злющей старухе из Грушенькиной легенды. (Один только раз сделала старуха добро – подала нищему луковку. И вот эту самую луковку подает ей ангел, чтобы ухватилась она за нее, когда он будет тянуть ее вверх из преисподней. И ведь вытягивала луковка… до тех пор, пока старуха не стала отталкивать тех грешников, что уцепились уже за нее саму. «Мне – а не вам луковку ангел дал». И все. Оборвалась луковка15.

Последняя луковка, или соломинка… И она вытянет, если со всем смирением и благодарностью принять ее… И луковки хватит. В этом – тайна.

Если перенести страдание, ни на миг не пожалев себя, не оглянувшись на себя, а только отталкиваясь от себя; если вынести страдание, как заслуженное сполна, и сколько бы его ни было, считать все еще недостаточным, если так – вытянет луковка, спасешься. Но одна капля самосожаления, самоснисхождения, – и луковка оборвется. Жалеть себя, отталкивать другого – одно и то же. Отталкивать можно только себя. Но именно отталкивать, а не убивать. Жить, постепенно выталкивая из себя грех. Самоубийство, подобное ставрогинскому, есть несогласие на духовный труд, есть протест против Бога, неверие и отчаяние – в конечном итоге отталкивание Самого Бога.

Я не верю в однозначность самоубийств, в то, что всякое самоубийство есть самый страшный грех. Между самоубийством Матреши и Кроткой, с одной стороны, и Ставрогина, с другой – непреодолимая пропасть. Но ставрогинское самоубийство есть именно отталкивание последнего Божьего дара, последней милости, которая дается грешнику.

Навстречу страдающему грешнику идет страдающий Бог. (Сам Христос испытал величайшее страдание – богооставленность. «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» (Марк, 15:34). Непостижимо. Но так).

Страдание демона заслуженно. Страдание Бога – следствие грехов мира. Когда демон отделяется от Бога, Бог тоже бесконечно страдает; грехи мира Его рвут, мучат, распинают. Распятие Христа – раскрытие тайны Бога, тайны ежечасного распятия.