Избранное - стр. 31

– Ваш пятилетний сын по улицам разгуливает, – ответили с веранды.

– Ах, вечно он сбегает, – спохватилась мама, – вечно он в движении!

«…Кручусь я и верчусь. И ничего не видно!» – распевал Боба на веранде.

Мама уже была там.

– Я вообще не люблю ничего плохого, – объяснял Боба, – когда темно, когда нет света и когда ничего не видно.

– Можно подумать, что он один всего этого не любит, – отвечала мама из темноты коридора.

– Я ходил искать свет, – оправдывался Боба.

– И нашел? – насторожился управдом.

– Нигде нету света, – сказал Боба.

– Вот видите, кругом порядок! – сказал управдом.

– Тогда дайте мне красную повязку, – сказал Боба.

Старик Ливерпуль сорвал свою повязку дежурного и повязал Бобе на рукав.

Даже в темноте было заметно, как Боба загордился. «Завтра я у него эту повязку отберу», – подумал я.

Расходились соседи. Свалили стул с грохотом. Кто-то ушибся.

Мы сняли наши матрасы.

Окна были раскрыты, и небо черное.

На улице ни огонька.

Мне не спалось.

Было душно. Бродил в небе слабый прожектор.

«У всех свое затемнение, – думал я, – у каждого по-своему».

У старушек Добрушкиных ковры висят.

У Груниных шторы.

У Мирзоян фанера.

У дяди Миши картон.

У Фалалеевых рекламные противопожарные щиты.

У старика Ливерпуля доски, остаются щели, и его несколько раз предупреждали.

У дяди Гоши окна завешены шалями, и меня всегда интересует, откуда он набрал столько шалей.

У Алиевых одно окно, они к нему прислоняют шкаф. Не лень людям шкаф двигать каждый вечер. Зато никогда в жизни осколки им в комнату не влетят, как они уверяют.

У Измайловых блестящая плотная бумага, все спрашивают, откуда они ее достали, а папа Измайлов улыбается и говорит: «В универмаге до войны». Все удивляются, как он мог знать, что начнется война и ему понадобится эта бумага. Он отвечает, что купил ее для совсем другой надобности, но не успел использовать. Тогда спрашивают, для какой надобности он ее купил и почему не успел использовать.

Оказывается, он собирался оклеить стены своей веранды, но все откладывал.

А теперь ждет окончания войны, чтобы снять ее с окон и оклеить веранду. С завистью смотрят на его практичное, недорогое затемнение.

Все хотят иметь красивое и практичное затемнение.

Я тоже жалею, что мы не купили раньше такой бумаги и теперь нам приходится вывешивать матрасы.

Боба спит с красной повязкой. Даже во сне лицо у него довольное и гордое.

…Рано утром влетели к нам братья Измайловы, у каждого по рулону.

Рамис, Рафис, Расим, Раис промчались в нашу комнату как конники, размахивая рулонами. Ни слова не говоря, оставили свои рулоны и умчались.

– Порядочно у них бумаги, – сказал я, – на две семьи.

Мой брат Боба схватил рулон, но мама отняла.

– Спасибо соседям, – сказала она. – Обращайтесь с бумагой бережно. Сегодня мы сделаем шторы. А когда кончится война, нашим соседям эта бумага понадобится, чтобы оклеить веранду.

– Советский летчик таранил самолет! – заорал я, вбегая в комнату.

– Зачем же так орать? – сказала мама.

– Он ночью таранил! – орал я.

– Представляю, – сказала мама.

Ничего она не представляла.

Я размахивал газетой:

– Как даст фашисту в хвост! Винтом как врежет р-р-раз! Бац по хвосту! Тот по-ошел вниз…

Раскрыв глаза, смотрел на меня Боба. Он тоже ничего не представлял.

Ведь я собирал все газеты. Я знал всех героев. Я знал их в лицо по портретам. Я очень любил их.