Избранное. Тройственный образ совершенства - стр. 62
78. – Так как властвование и повиновение соотносительны, то власть равно может проистекать либо из самоотрешения правящих, либо из обезличения подданных. На первых порах деятельным началом в союзе является властвование: оно насильственно внедряет в личность родовую волю и тем обезличивает ее. Заодно с принудительными нормами власти в том же направлении работает вся педагогика обезличения, образующая культуру, – религия, знание, техника и пр. Но с ростом общего обезличения центр тяжести постепенно передвигается сверху вниз, из властвования в подчинение. Большинство подданных становится все более однородным, и личность все реже протестует против уравнительного закона, а с тем вместе отпадает необходимость принуждения. Следовательно, насилие не есть внутренне-обязательная принадлежность власти. Власть только до тех пор присваивает себе монополию насилия, пока в обществе много не сломленного личного своеобразия, которое надо отсекать мечом; когда же масса достаточно обезличена, власть неизбежно теряет характер внеположной народу, то есть принудительной силы. Родовая воля в каждом победила личность, и потому каждый добровольно подчиняется общему приговору как велению объективного разума; власть и подданство совпадают: возникает демократический строй, самоуправление.
79. – Деньги – одно из гениальнейших созданий культуры как орудие уравнительное по преимуществу. Рубль двулик, как Янус: он смотрит назад и вперед{119}. В сознании трудящегося рубль есть прежде всего определенный образ прошлого, именно воспоминание о труде, затраченном на его приобретение. В трудовом рубле это воспоминание бывает весьма тяжело, в нетрудовом оно совсем отсутствует; следовательно, в качестве воспоминания ценность рубля есть величина субъективная и переменная. Вторым лицом рубль обращен к будущему как ручательство за осуществление многих желаний. И так как состав желаний и степень их настоятельности совершенно различны в разных людях и даже по времени в одном и том же человеке, то и вторая ценность рубля, обращенная к будущему, очевидно, вполне субъективна. Из этих-то двух переменных складывается общая ценность рубля. Для чернорабочего она равна весу его тяжелого дневного труда плюс вес его насущных потребностей; напротив, в руке миллионера рубль легковесен, так как первый вес в нем отсутствует, а второй измеряется потребностями обычно ненастоятельными. Отсутствие воспоминания в нетрудовом рубле делает то, что даже при равных потребностях деньги легко нажитые издерживаются легче. Наоборот, тяжесть воспоминания в рубле подчас так велика, что вытесняет из сознания ценность рубля, обращенную к будущему. Оттого люди тяжелого труда часто сорят своим заработком или пропивают его, чтобы кратковременным угаром заглушить воспоминание. Здесь покупная ценность заработанных денег так несоизмеримо мала сравнительно с затраченным усилием, что человек презирает ее и топчет ногами, как тот, кто, купив много билетов в лотерее-аллегри{120}, выиграл одну безделушку, которую тут же с досадой отдает детям. Итак, в действительности ни один рубль не равен другому. Но культура отрицает в рубле все субъективные различия и узаконяет в нем вместо бесчисленных реальных ценностей одну неизменную отвлеченную ценность, вследствие чего старая больная прачка-вдова, талантливый и бедный композитор и никогда не трудившийся акционер получают в обмен на свой рубль одно и то же количество хлеба или лекарства. Это страшное дело стало привычным; личность уже до такой степени умерщвлена в человеке, что почти не чувствует боли, когда при каждой трате объективный разум кладет ее на прокрустово ложе и отсекает все то, чем она в данном рубле именно беспримерна: субъективность воспоминания и субъективность потребности. Сердце-то живо и истекает кровью в мир, но разум личности умер или зарылся в ил, не видит, что с этой кровью уходит из личности самая жизнь. Другого назначения деньги не имеют: они – только знак, что личное отсечено без остатка; и символический смысл денег обнаруживается в том, что его носителем может быть безразлично и кусок полезного металла, и ничего не стоящий обрезок бумаги. Мировая деятельность денег колоссальна. Изо дня в день ежеминутно, в миллионах и миллионах отдельных актов, они обгладывают личность, как вороны падаль, – и сами они, и еще более хищные дети их: вексель, акция и пр. Между тем они были изобретены некогда для нужд еще индивидуального обмена. Так и всякий организм общественного быта, возникший для пользы целого, превращается при безудержном росте отвлечения из здорового и нужного органа в болезненный нарост и, непрестанно делясь внутри себя, множит число наростов, смертельно изнуряющих человечество.