Избранное. Статьи, очерки, заметки по истории Франции и России - стр. 41
«…Мятежники контролируют в настоящий момент огромное пространство страны между Казанью и Тобольском, – писал Дюран 25 января, – и на этом пространстве они отбирают у крестьян все средства к существованию – скот и зерно, предназначенные для посева». Французский дипломат высказал предположение о возможном присоединении к мятежу войсковых частей, дислоцированных на Кубани. В этих условиях, по его мнению, любое правительство поспешило бы покончить с внешней войной и сосредоточиться исключительно на подавлении мятежа. «Кто бы мог поверить, – с удивлением отмечал Дюран, – что среди всех этих волнений прежнее живое стремление к миру, кажется, слабеет. В правительстве об этом уже больше не говорят, зато говорят о приготовлениях к продолжению войны»[139].
Екатерина II и ее министры прилагали максимум усилий к тому, чтобы сгладить неблагоприятное впечатление, производимое на иностранцев размахом пугачевского бунта. Императрица спешила закончить затянувшуюся войну с Портой, возлагая большие надежды на летнюю кампанию 1774 г., которая, по ее расчетам, должна была стать завершающей и позволила бы перебросить войска на подавление мятежа.
Тем временем французский посланник в России не переставал удивляться успехам повстанцев и талантам их главаря. «О Пугачеве начинают говорить как о необыкновенном человеке, и этот человек, кажется, и в самом деле имеет продуманную систему действий, – писал Дюран в шифрованной депеше от 9 февраля 1774 г. – Он платит каждому из своих солдат 5 рублей в месяц, в то время как солдатское жалованье в царской армии не достигает в некоторых провинциях и половины этой суммы. После разграбления нескольких рудников он расположил к себе рабочих. Чтобы обеспечить дисциплину в своих войсках, он учредил полицию. Он вполне владеет искусством привлекать, что еще больше укрепляет дисциплину в его армии. Доступ к нему затруднен. Он заставляет падать перед ним ниц, согласно древнему обычаю двора. Тем, кто получает у него аудиенцию, он протягивает руку для поцелуя. Лучшее доказательство того, что русские все еще живут в условиях деспотизма, – резюмировал посланник, – это то безразличие, с которым они относятся к довольно опасному мятежу, который способен свергнуть правительство»[140].
С февраля до июля 1774 г. пугачевская тема была ведущей в регулярных сообщениях Дюрана своему двору. Едва ли не каждая его депеша из Петербурга начинается с подробнейшей информации о мятежниках, и только после этого следуют другие петербургские новости, в том числе и вести с турецкого фронта.
Начиная с июля – августа, когда наметился перелом в борьбе с мятежом, информация Дюрана на эту тему, направляемая в Версаль, становится менее тревожной и более компактной.
Рассуждая о перспективах мирных переговоров между Россией и Турцией, Дюран отмечал в шифрованной депеше от 25 февраля, что петербургский двор «очень обеспокоен указом так называемого Петра III, предоставившим свободу государственным крестьянам». 22 марта он сообщал: «Мятеж распространяется все шире и шире», отмечая участие в нем раскольников-старообрядцев, издавна преследуемых властями