Избранное. Статьи, очерки, заметки по истории Франции и России - стр. 17

После Амстердамского и Ништадтского договоров можно было ожидать дальнейшего сближения между Россией и Францией. Но этого не произошло, несмотря на постоянно выражавшуюся Петром I готовность идти на широкое сотрудничество с Францией. Он предложил скрепить союз двух стран брачными узами между своей младшей дочерью Елизаветой и юным Людовиком XV. Петр был даже согласен выдать ее замуж за герцога Шартрского, сына регента.

Однако его идея была встречена в Версале с холодным высокомерием. Он ожидал официального признания версальским двором своего императорского титула, но натолкнулся на вежливый отказ. Когда Петр предложил герцогу Орлеанскому разделить с ним то влияние, которое Россия приобрела в Польше, регент демонстративно игнорировал это предложение, дав понять тем самым, что рассматривает российское «присутствие» в Польше как временное. Царь надеялся на широкий приток необходимых его стране технических специалистов и ремесленников из Франции, но в Версале были безучастны к нуждам и потребностям царя-реформатора и не поощряли «утечку умов» в Россию[27]. Все свидетельствовало об очевидном нежелании Франции укреплять наметившийся было союз с Россией: 1717–1726 гг. – это время упущенных возможностей в русско-французских отношениях.

После смерти Петра и воцарения Екатерины I в 1725 г. отношения Франции к России стало еще более враждебным. Франция демонстративно поддержала короля Дании против герцога Голштинского, зятя Екатерины. В Турции совсем еще недавняя линия французской дипломатии на нормализацию турецко-русских отношений, позволившая дважды – в 1720 и 1724 гг. – предотвратить войну между Портой и Россией, сменилась откровенно подстрекательской, антирусской позицией нового французского посла в Константинополе д’Андрезеля. Первый министр Франции герцог Бурбонский сделал поразивший даже версальский двор выбор супруги для юного короля Людовика XV. Ею должна была стать Мария Лещинская, дочь изгнанного из Польши короля. Этот мезальянс трудно было объяснить иначе, как прямым вызовом России в Польше. Не имела успеха и настойчивость российского посланника во Франции князя Б.И. Куракина, добивавшегося признания за Екатериной I императорского титула.

«Здешний двор в том чинит трудность, – сообщал он в мае 1725 г. в Коллегию иностранных дел, – и без взаимного авантажу при каком случае или при какой важной негоциации того титула дать не может»[28]. Продолжалось бессмысленное и расточительное для французской казны субсидирование обескровленной в войне Швеции.

Демонстративная, трудно объяснимая в тех условиях враждебность версальского двора по отношению к России, разумеется, не осталась незамеченной в Вене, где еще с 1717 г. с тревогой наблюдали за франко-русским сближением.

Умелыми действиями и интригами австрийская дипломатия сумела привлечь на сторону своего императора ближайших советников Екатерины I – А.Д. Меншикова и вице-канцлера А.И. Остермана, прежде ориентировавшихся на Францию. Постепенно в Петербурге пришли к выводу о преимуществах внешнеполитической ориентации на Австрию, с которой у России никогда не было серьезных противоречий, зато всегда были общие враги – Турция, Швеция и Польша. С середины 1725 г. начинается русско-австрийское сближение.

Однако мысль о сохранении союза с Францией все еще не была оставлена в Коллегии иностранных дел Российской империи. В секретной инструкции князю Б.И. Куракину от 23 ноября 1725 г. подчеркивалось: «Мы никогда не намерены с какой бы то ни было державой вступить в обязательства, которые интересам французским или против Франции быть могли, пока Франция взаимно таким же образом поступать будет. Вы можете о сем намерении французский двор наикрепчайше обнадежить»