Избранное. Наука о культуре и императивы эпохи - стр. 93

Итак, мы видим, что в зависимости от того, сопоставляются ли исторически однородные или неоднородные объекты, логическая структура их сравнительного исследования оказывается качественно различной. Поэтому неудивительно, что установление научных критериев, способных выявить внутреннюю природу исторических процессов и систем, оказывается проблемой первостепенной важности. Именно при решении данной проблемы все научное преимущество материалистической методологии над идеалистической становится особенно рельефно ощутимым.

Выше, на примере концепции «эквивалентных культур», мы попытались показать, что историко-идеалистическое мышление не способно выработать теоретические принципы установления действительной внутренней природы исторических процессов. Порождаемый данным мышлением феноменологический, формально-внешний подход к изучению социально-исторической практики человечества не дает никаких устойчивых и определенных научных критериев для выявления внутренних специфических качеств сопоставляемых объектов исследования. Эти критерии, как мы уже знаем, усматриваются в различных формах проявления общественного сознания, в их «физиогномике», исходя из которой идеалисты пытаются объяснить единство социально-исторической жизни. И именно в силу этого данные критерии приобретают настолько формальный и неопределенный характер, что позволяют сводить в единый эквивалентный ряд сравнения самые различные социально-исторические структуры.

Это черту идеализма можно наблюдать, в частности, у Ф. Бэгби, который пишет: «Предположение относительно того, что сравнительное изучение развития идей и ценностей является ключом к пониманию истории, неизбежно дедуцируется из самой природы предмета исследования. Поскольку мы установили, что именно идеи и ценности дают основание для интеграции и дифференциации цивилизаций, мы не можем не сделать их описание и объяснение основной целью научного изучения истории»[156].

К чему приходит Ф. Бэгби, руководствуясь этими методологическими принципами, мы уже знаем. В один «параллельный» ряд сравнения в качестве однородных объектов им сводятся совершенно различные исторические образования, общества древности и современности. Поэтому неудивительно, что с логической точки зрения концепция Бэгби дает предпосылки лишь для «горизонтального» сравнительного изучения цивилизаций.

Что касается тех исследователей-идеалистов, которые пытаются при сравнительном изучении истории устанавливать ее однородные процессы и системы, исходя из точки зрения стадиального развития истории, то производят они это не благодаря каким-то определенным теоретическим принципам и четко установленным критериям, а лишь на основе эмпирической очевидности, руководствуясь главным образом догадкой и интуицией.

Хорошо это показывает на примере М. М. Ковалевского Б. Г. Сафронов, который, отмечая, что Ковалевский стремился к сравнениям однородных исторических явлений, связанных с одной и той же фазой развития общества, в связи с этим пишет: «Но как раз здесь-то несовершенство методологии Ковалевского и дает о себе знать, заставляет его ограничиваться одними декларациями. Дело в том, что, будучи плюралистом, он не в состоянии выяснить основу единства всех сторон общества, важнейшую силу его трансформации, а также границу между отдельными фазами общественной эволюции. На деле у него нет теории общественной формации, этапа исторического развития, а есть только мысль о ней, идея, категорическое требование принимать это обстоятельство во внимание при пользовании историко-сравнительным методом. Не выработав себе критерия для определения формации, Ковалевский тем самым оказался на практике в положении человека, который не может определить, относятся ли сопоставляемые им факты в истории двух народов к одной и той же ступени их развития. У него не оказалось твердой почвы для рационального использования историко-сравнительного метода. Его сравнения только случайно могли удовлетворять требованиям метода, иметь научное значение»