Избранники вечности. Книга 1. Смерть – это лишь начало - стр. 27
Конечно, решение было вынесено полностью в пользу Муцио, мы проиграли. Возникло страшное желание немедленно напиться, лишь бы хоть как-то, пусть на время, забыть о своем унижении.
Месье Лавассер обошелся без упреков. Он даже предположил, что оппонентам удалось купить судью, но я-то прекрасно понимал, что их победа заслуженная. Поэтому, когда он предложил подать апелляцию, я, собрав остатки ума и мужества, посоветовал обратиться к одному из моих более опытных коллег, однако честно предупредил, что не вижу в этом смысла. Добил меня в итоге сам Гринберг, встретив в коридоре. Придержав за руку, когда я хотел проскочить мимо, он назидательно произнес:
– Молодой человек, адвокатура – явно не ваша стезя. Если уж вам так жаль средств, затраченных на образование, станьте нотариусом, что ли, или в полицию можно пойти служить.
До сих пор горжусь, что я смог сдержаться, лишь коротко бросил ему:
– Оставьте ваши советы, месье Гринберг, для ваших клиентов, я в них не нуждаюсь, – и, высоко подняв голову, пошел дальше.
«Это конец всему», – билось в голове.
Ко всему прочему, я не сомневался, что завтра же отец об этом узнает. Помимо того, что он следил за судебной практикой, уж громкое дело, которое вел его сын, наверняка не пропустит. А я-то еще представлял, с какой гордостью упрямец прочитает о первом серьезном успехе отпрыска.
Никогда еще мое самомнение не получало подобного удара. Я с детских лет привык быть лидером почти во всем. А уж если серьезно за что-то брался, успех был обеспечен. А теперь хоть из Парижа беги. Может, и сбежал бы, да кто гарантирует, что на новом месте не подстерегут другие удары судьбы. И что, каждый раз бежать? А вот напиться, как я мечтал, это крайне необходимо. Но идти сейчас в кабак не стоит, еще встречу кого-нибудь из знакомых, а насмешки, сочувствие или даже желание поддержать и отвлечь сейчас – это как рану расковыривать.
Стояла поздняя осень, пасмурная, зябкая и неуютная. Мощеные тротуары покрылись лужами, и модные штиблеты быстро промокли. С неба вместе с мелким дождем срывались хлопья мокрого снега, заставив раскрыть зонт. Настроение как раз соответствовало погоде.
Взяв в ближайшем винном магазине пару бутылок коньяка, я поймал извозчика и поехал на квартиру. Это первый раз в жизни, когда я решил с горя в одиночестве напиться. Что же, все когда-то случается впервые, повод, на мой взгляд, более чем подходящий. И еще я упивался жалостью к себе. Чувство абсолютно новое и крайне неприятное. Если в будущем меня ждут такие же результаты, я не то что в нотариусы подамся, а сопьюсь, опущусь, словно тот клошар, расположившийся на матрасе прямо в подворотне напротив моих окон.
Приняв горячий душ и переодевшись, мрачно глядя на мир вокруг и на собственное будущее, усевшись в рабочее кресло, я плеснул янтарную жидкость в широкий бокал и выпил одним глотком, чувствуя, как по жилам растекается приятное тепло. Израненная гордость никак не успокаивалась. Я не привык терпеть поражения, я попросту не умел этого делать и не желал учиться. Но и жить с подобным унижением невозможно. Внутри все бурлило и кипело, и я не представлял, как быть дальше.
Я снова наполнил бокал, согревая его в ладони, пытаясь взять себя в руки, расслабиться, неторопливо смакуя и наслаждаясь ароматом благородного напитка. Ничего не получалось. Вновь и вновь я возвращался к событиям сегодняшнего дня, испытывая почти физическую боль от произошедшего. Что же все-таки случилось? В чем я ошибся, что сделал не так? Ведь был уверен, что отлично подготовился. Как ни хотелось мне поскорее все забыть, триумфальная речь Гринберга упорно и почти дословно крутилась в голове, словно вырезанная на извилинах мозга, как звуковые дорожки на грампластинке.