Из жизни полковника Дубровина - стр. 20
Никто меня не мог бы убедить, что англо-французское командование не могло установить, что в район Седана перебрасывается вся немецкая авиация. Даже первые утренние налеты могли им указать на эту беспрецедентную переброску. Над Маасом должны были развернуться воздушные бои…
Верховное командование опять же проявляло нервозность, высшие генералы, помнившие провал немецкого наступления в Первую мировую войну, никак не могли примириться со стилем этой войны. Они считали войска, дивизии, танки и самолеты; расчеты Рамфоринха и Гитлера были неуловимы. Встречались и в штабе корпуса офицеры, которые с сомнением вчитывались в расписание форсирования Мааса и движения на Амьен и даже поговаривали, что если это случится, то свершится чудо.
Кое-кто понимал, что ведется игра в поддавки, но эта игра не могла быть совсем авной, укрепления, оснащенные сильнейшей артиллерией, оставались грозным препятствием, и никто во Франции в эти часы не мог отдать приказа солдатам оставить эти укрепления без боя.
И опять высшее командование вмешалось в планы корпуса. Генерал неистовствовал. Он воспользовался телефоном в штабе корпуса и соединился с Берлином, как я понял, с Рамфоринхом. Их разговор остался для меня неизвестным, но, быть может, именно в результате этого разговора командующий воздушным флотом не выполнил приказа фон Клейста, командующего группой войск.
Командование сухопутных войск потребовало провести авиационный налет до артподготовки, генерал считал, что это нельзя делать, и просил авиацию для прикрытия наступающих танков. Во всех его расчетах была уверенность, что кто-то в тылу у противника расчистит дорогу танкам.
Ночью развернулись бои, немецкие танки овладели крепостью Седан. Седан пал, но впереди Маас и «линия Мажино». Быть может, здесь, именно здесь их ждут, чтобы остановить этот страшный разбег? Дальше уже было бы поздно.
Генерал нервничал, поминутно запрашивал через офицеров связи разведданные о передвижениях в тылу противника за «линией Мажино». В свободную минуту он вышел из помещения штаба, взглядом пригласив меня за собой.
– Мы сделали все возможное… – начал он. – Теперь все зависит от того, что там у французов… Никто, кроме меня и Гитлера, не верит, что нам завтра удастся форсировать Маас… Или мы завтра выигрываем кампанию, или мы погружаемся в затяжную воину… Вы имеете какие-либо сообщения от барона?
– Никаких!
– Это хорошо или плохо?
– Решительно ничего! – поспешил я уверить генерала, – я нисколько не собираюсь преувеличивать значение своей миссии…
– Быть может, я что-нибудь не так понял? – спросил генерал, и правая его бровь едва заметно поднялась вверх.
– Моя обязанность смотреть и видеть…
– Почти сто лет тому назад здесь, при Седане, была пленена французская армия в сто тысяч человек… Для них Седан – позор, для нас – слава!
Утром штаб корпуса переместился ближе к линии фронта. Генерал меня пригласил на командный пункт головной дивизии. Мы ехали в танках. С нами на походе были еще несколько штабных офицеров. В нескольких метрах мы попали под обстрел французской артиллерии, проехали минными полями, где работали под обстрелом саперы. Передовые отряды дивизии прорыва вплотную приблизились к французской границе.
Все утро, волна за волной, на французские позиции летели самолеты. Методично сбрасывали свой груз на линии укреплений, разворачивались и уходили за новым запасом бомб. Это был как бы воздушный парад.