Из племени Кедра - стр. 32
– Пойти, говорить надо. Домой пригласить. Пусть цыганкины карты скажут, как Югана дальше жить станет, – бормочет старуха. Пошла навстречу приезжим – не смогла сдержать удивления – Лара?!
Упала цыганка на колени, обняла ноги Юганы, заплакала. Вздрагивает спина ее, покрытая старенькой выцветшей шалью. Села и Югана рядом с Ларой на песок, прогретый струистым солнцем. Пусть плачет Лара.
Вспомнились Югане далекие годы, утонувшие в сумерках времени. В ее сердце был тогда большой огонь, и у того огня грелся мужчина, первый, сильный и юный. Тогда на Вас-Югане русских мало было… Вот в такое же весеннее время, время Большой Рыбы, вслед за купеческими груженными товаром ладьями шли парусные цыгане. Прозвали их так на Оби за то, что не к лошадям у них лежала душа, а к кочевым лодкам. Скупали цыгане перо и пух. Не отказывались и от пушнины. Как шел обмен товарами, Югана забыла. Но помнит походную кузню и молодого чернобородого цыгана, который ковал ей нож и чинил шомпольную винтовку. Хорошие были люди парусные цыгане. Из старых топоров ковали новые, мастерили острые красивые пальмы-рогатины, лудили, чинили котлы. Как с такими не дружить эвенкам?
А еще вспомнились Югане песни непонятные. И пляшущих цыганок она, как сейчас, видит. У костров чернобородые мужчины и нарядные красивые женщины пели грустные песни, и глаза цыганок были печальными, как песни. Песни эти роднили два кочевых народа. От песен оттаивали сердца. Эвенки дарили певцам беличьи шкурки, тугие мешочки с утиным пухом…
Плакала рядом Лара, а Югана все еще жила в том далеком времени, среди парусных цыган, слушала их голоса, разглядывала необыкновенной красоты бусы, кольца и серьги. Вспоминала, как откочевал табор, увел с собой песни и сиротливо стало на таежном берегу. А к эвенкам утром на стоянку пришла худенькая девочка со слезами и просьбой не отдавать ее в табор. Югана приютила бездомную, ни о чем не спросила. Но в одну из тихих летних ночей молодая цыганочка Лара открыла душу: «Отчим был пьяный… Позвал меня в лес за сушняком для костра… Я не могла вырваться и убежать, и он…» Все это вспомнила Югана, пока курила трубку. Перестали вздрагивать плечи больной цыганки, выплакалась.
– Идем, Лара, ко мне в избу. Отдохнешь с дороги…
Лара припала щекой к жилистой руке Юганы и зашептала просительно:
– Ты была мне матерью… Умирать я к тебе пришла… Я прожила хорошую жизнь, Югана… Прошу тебя, не отдавай мою Тамилу в детдом…
– Тамила будет дочерью Юганы, – твердо ответила эвенкийка.
Где он проткнул левый бродень насквозь, Костя вспомнить не мог. Возможно, напоролся на острый сук, когда брел через топкое болото…
В бродне булькала вода. Костя остановился, сел на замшелую колодину, разулся, выжал портянки. Ржавая болотная вода мутной струйкой стекала на мшистый зеленый ковер под ногами. Положив в бродни новые стельки из волокнистой осоки, Костя снова обулся, загнул длинные голенища и двинулся в сторону озера по знакомой завешенной тропе.
На тайгу опускались тихие сумерки. Озеро дышало теплой вечерней дымкой. Костя оглядел палатку, растерянно окинул взглядом берега озера.
«Где же Танюша?..»
Он вскинул ружье, дал три выстрела. Прислушался. Тихо. Только негулкое эхо вернулось к нему.
Он сложил ладони рупором и крикнул:
– Та-ня!!!