Из пепла возродится - стр. 14
– Что ты! Матушка в книгах учёт добра ведёт. Да, ты к Левии при ней не вставай, иначе обидится. Считает, что нам страдать при ней не о чем, только неблагодарность свою показываем. А если помолиться хочешь, иди, когда нет никого.
Зара кивнула:
– Позже схожу, как с работой управимся.
– Ночью, значит, – рассмеялась Радуга. – Матушка работниц до кухни и комнат не допускает – боится, как бы не утянули чего. Потому обед с уборкой на нас с тобой.
«Так хоть за скотиной не ходить и двор не чистить, всё легче», – подумалось Заре.
Она догадывалась, что Борщевики не станут довольствоваться одной похлёбкой, но и представить не могла, что на стол придётся подавать ещё и жаркое, и мясной пирог, и тушёную капусту с кровяной колбасой, и пшеничную кашу со свиными шкварками. До полудня они с Радугой жарили, парили и томили кушанья, между делом поглядывали, тщательно ли работницы скоблят залитые вином столы и пол в большой трапезной. После отправились во двор выбивать постели.
Зара хлестала по пышной перине свитыми в круг ивовыми прутьями. Под мерные шлепки вдруг вспомнились все упрёки свекрови. «Чего она взъелась на меня? Будто я к ним напрашивалась! Вернули бы родителям, раз не угодила. Я бы только рада была. И ни добра вашего не надо. Ни сына вашего. Ни дома! Ни скота! Ни перин этих!»
– Полегчало? – окрикнула сзади Радуга: – Остынь, сестрица. Отвела душу – и будет. Оттого что перину вспорешь, матушка ласковее не сделается.
Зара и не заметила, как стала вкладывать всю свою обиду в удары. Ох, а Радуга-то поняла, отчего перине досталось. Не годится в новом доме своё недовольство показывать! Однако и вправду злость будто улеглась от усталости.
Глава 4. Борщевики
Как стемнело, вернулись Стужа с Яблонькой, а вскоре подъехали мужчины. Пламень был с ними. Сели обедать. Пламень ел жадно, не разбирая вкуса. Буран заметил язвительно:
– Жрать-то домой приходишь. Ведьме для тебя хлеба жалко?
Пламень отодвинул миску:
– Отец, не надо. Ты ничего не знаешь.
– Так поделись! Жену научи тому, чем гадина берёт.
– Хватит вам за столом о грешном, – осекла их Стужа.
Закончили трапезу в молчании. После невестки убрали посуду, а Стужа разложила на опустевшем столе свои книги. Хозяин принялся разбираться в нарисованных там закорючках, чёрточках, галочках и крестиках:
– Четыре с половиной дюжины голов выдержанного сыра, шестнадцать – молодого… Неплохо! Пора обоз снаряжать в столицу, чтоб до равноденственного поста продать успеть.
У Радуги заблестели глаза:
– Батюшка, вы к отцу по подводам сговариваться поедете? Можно мне и детям с вами? Теперь ведь есть на кого хозяйство оставить.
Стужа нахмурилась, но сдержалась. Буран почесал бороду:
– Отчего же нельзя? Повидайся с семьёй.
Зара сжалась, представив, как останется в доме со Стужей и Яблонькой.
– Вчера Чабрец из Перепутья вернулся, – заговорил Паводок. – Сборщики податей пожаловали. Скоро до нас доберутся. Народ шепчется, что на воинство повысили опять.
– Глотки ненасытные! – Буран побагровел. – С какого ляду на воинство поднимают, если войны нет? Власт Гром восьмой виток только петушится с братом.
– Ох, не накликай! – схватилась за грудь Стужа. – Пусть и дальше петушатся, лишь бы в драку не лезли, тогда податью не откупишься – заберут сынков, а поборы несусветными сделают.