Ивана Купала - стр. 18

Парень смутился, но использовал поднятую руку, чтобы снять очки и протереть платком от воды.

– Принёс?

– Да-да, сейчас. А обязательно на бумаге? Я бы мог сканы через «облако» переслать. Мне не очень удобно отходить с работы в такое время, шеф может дёрнуть.

– Так спокойней, – сказал Боровой.

Парень напрягся, с мелкой дрожью в руке открыл портфель, достал пухлый бумажный свёрток формата А4 и протянул Ивану Ивановичу.

– Думаете, это настолько опасно? – наконец, выдавил он из себя.

– Жизнь вообще штука опасная, а хорошая жизнь – вдвойне.

– Извините, а можно тогда наличкой?

Иван Иванович усмехнулся:

– Быстро учишься.

Он достал из пальто пачку новеньких тысячных купюр.

– Прощу прощения, извините, они настоящие? Без подстав?

– Перегибаешь, парень.

– Извините. Конечно. Благодарю. Если что я на связи.

Он развернулся и широким неуверенным шагом, как кукла на шарнирах, направился к подземному переходу. Боровой, не двигаясь, смотрел ему вслед.

Страх – древнейший механизм управления человеком.

Преодолев на время извечный страх, сегодня вечером этот человек отдаст все деньги в полулегальном притоне на юго-западе Москвы, где чистенькая шлюха, плотно обтянутая кожей, даст выпороть себя, театрально умоляя о пощаде. Там, на задворках большого года, он почувствует себя всемогущим, накажет за детские обиды мать-диктатора, ранившую когда-то девушку, смеющуюся над ним коллегу – да бог его знает, кого ещё. И успокоится ещё на время.

Такие всегда найдутся. А, значит, пусть спускает пар в жестокой игре. Всё лучше, чем настоящая охота.

Боровой ухмыльнулся: выходит, он сделал доброе дело.

Пётр обнаружил на счёте написанный от руки номер телефона. Расплатился, оставил щедрые чаевые миловидной официантке, но чек не захватил.

Его не интересовали спонтанные развлечения. В своём деле он был мастер. В отличие от Леты, лишённой интеллекта, Пётр предпочитал запутанные сценарии, живые эмоции и настоящую драму.

Он вышел из кафе и неспешно направился в сторону ЦУМа. Столичная слякоть, превращаясь от заморозка в шугу, грозила безжалостно испортить его новенькие ботинки Santoni, но Пётр не замечал таких мелочей.

Он думал.

Ближе к двум скандинавский бог в шерстяном пальто от Loro Piana, джинсах и тёплом свитере с высоким горлом вошёл в универмаг.

Тряхнув вымокшей головой, Иван Иванович пригладил мокрую бородку, поднял плечи повыше, чтоб вода не затекала за ворот, и неспешно отправился в тот же подземный переход, но другой его «рукав». Выйдя на противоположную сторону широкого проспекта, он ускорил шаг и через несколько перекрёстков был на проходной Центра анализа и экспертизы.

Из лифта вышел бледный мужчина в тёмно-синем костюме с лиловой рубашкой. С невидящим взглядом он шагнул прямо на Ивана Ивановича.

– Ой, простите, – остановился Влад в последний момент, очнувшись от грёз.

– За рулём осторожней.

– Да, конечно. Спасибо.

Иван Иванович поднялся на 12-й этаж в одиночестве.

В коридоре было безлюдно. В приёмной Лета, устроившись в кои-то веки за столом (а не на нём), стучала по клавиатуре.

– У себя?

– Добрый день, Иван Иванович. У себя. Минуту, пожалуйста, – ответила девица. Она нажала на клавишу переговорного устройства. – Анна Владимировна, Иван Иванович подошёл.

– Пусть заходит, – услышал он голос в ответ.

Боровой скинул промокшее почти до нитки пальто, повесил на плечики и пристроил на пустой гостевой вешалке. Пакеты он предусмотрительно выложил на кресло.