Иван Московский. Том 3. Ливонская партия - стр. 20
Вошёл сын Первуши в Москву. Точнее сказать, прошмыгнул. Однако едва он оказался на улицах города и немного там поблуждал, как услышал пение какое-то странное. Оглянулся. И ахнул. К воротам, тем что к Смоленску вели, шествовал крестный ход какой-то.
Впереди красиво одетый мужчина с крестом. И почему-то босиком. За ним всякие. Но ни одного конного. Даже у кого копытная животинка была – все под уздцы её вели.
Устин отшатнулся, отойдя в прилегающий к дороге переулок. Но недалеко, чтобы видеть всё это действо. Чай, в Туле таких шествий не встретишь. Крестным ходом-то ходят. Чего же не ходить-то? Но по праздникам и не такой толпой. Да и вон какой крест богатый и разряженный носитель. Явственно – человек не простой какой. И с ним тоже не посоха чумазая идёт. Шелка да парча в изобилии. Меха. Оружие дорогое.
Так он и стоял да смотрел, пока крестный ход приблизился да проходить мимо начал, мелькая людишками. Поначалу богатыми, а далее поплоше. Да с подводами какими, гружёнными непонятно чем.
– Мил человек, – осторожно дёрнув мужичка, что поплоше был одет в проходящей процессии. – А чего это? Праздник разве?
– А что? А может, и в самом деле праздник, – улыбнулся тот.
– А…
– Патриарх то! – назидательно поднял человек палец. – Из самого Царьграда идёт! Сказывают, что от басурман сбежал, что помором хотели божьих людей извести. Вот – на поклон к нашему королю идёт.
– На поклон? – удивился Устин. – А чего?
– Как чего? Али ты не знаешь, чего пять али семь годиков назад по землям и весям нашим попов резали?
– Да я мал ещё был, – пожал плечами Устин. – На торжище с отцом не ходил, а он помалкивал.
– А… дурья башка! – усмехнувшись произнёс этот человек, взъерошив сыну Первуши волосы. – В размолвке Патриарх с королём нашим. Предыдущий сказывают, сморить Иоанна свет Иоанновича хотел. А матушку сгубил. Отравил. И отца извёл.
– Как же это?! – ахнул Устин. – Патриарх же! Навет, небось?
– Если бы… – покачал головой этот человек. – Вынудил того, как сказывают, государь басурманский. А тот слаб духом вышел, вот и поддался искушению. Оттого мы уже вон сколько лет не по-христиански живём. Даже король наш и то – супружницу свою не по старому обычаю в жёны взял. Она-то папистка, а он её в христианство крестить не велел. Так обвенчались.
– А что, так можно было?
– Ну раз сам государь так поступил, то можно. Хотя злые языки сказывают, будто бы это не по-христиански и что живёт он с ней во блуде, а не в законном браке.
– Ох… да брось! Как же так? – ошалел Устин.
– Вот так… – пожал плечами этот незнакомец. Хлопнул сына Первуши по плечу и вернулся обратно в процессию.
А Устин так и остался стоять да глазами хлопать. Как и зеваки, что рядом с ним прибились послушать разговор. Всем же было интересно.
– Да… дела… – произнёс какой-то дед, почесав затылок, отчего колпак его войлочный съехал на лоб.
– Неисповедимы дела твои, Господи! – искренне воскликнул Устин и от всей души перекрестился. А вместе с тем и остальные. После чего, недолго думая, паренёк влился в процессию. Всё интереснее, чем вот так стоять на обочине…
Иоанн узнал о том, что в пределы его владений вошёл Патриарх, уже давно. Сразу как тот до Смоленска добрался, так и узнал – голубем сообщили. Но принять решение не успел. Днём позже прилетел следующий голубь, сообщающий, что Патриарх пошёл крестным ходом на Москву.