Иван Грозный. Царь, отвергнутый царизмом - стр. 18
Но вскоре Василий Васильевич Шуйский-Немой вместе с братом Иваном Васильевичем Шуйским-Китаевым был от дел Еленой отстранён. В результате и здесь тоже можно было ожидать заговора, и он был, но опытный Шуйский-Немой действовал осторожно и смог Елену устранить. Через неделю Телепнёв-Овчина-Оболенский был брошен в тюрьму и началось засилье братьев Шуйских.
Мамкой (нянькой) ещё княжича Ивана – будущего великого князя Ивана IV, была сестра Овчины Аграфена Челяднина. Иван, которому к моменту смерти матери исполнилось 8 лет, был привязан и к Аграфене, и к её брату. Овчина-Оболенский – фактически отчим великого княжича, имел на Ивана и большое влияние. Поэтому Иван – формально полноправный великий князь, очень эмоционально протестовал против ареста Овчины, однако дорвавшиеся до власти Шуйские просто оставили протесты мальчика без внимания. Овчину в заточении уморили, Аграфену насильно постригли в монахини и сослали в Каргополь.
Это был, если вдуматься, ключевой момент в становлении как человеческого, так и государственного характера Ивана Грозного. В 8 лет он остался без единого близкого человека рядом. Уже тогда морально ощущая себя государем, реально он оказался в положении бессильного мальчишки, вынужденного год за годом наблюдать, как пышным цветом расцветает в Боярской думе распря Рюриковичей Шуйских и Гедиминовичей Бельских, которые были едины и согласны лишь в одном – в третировании подрастающего Ивана.
Об атмосфере, воцарившейся тогда на Москве, хорошо написал итальянский зодчий Петрок Малый (Пётр Фрязин), один из строителей знаменитой кремлёвской колокольни «Иван Великий». Бежав на родину, Петрок объяснял свой поступок так: «Великого князя и великой княгини не стало. Государь нынешний (Иван IV. – С.К.) мал остался. А бояре живут в своей воле, и от них великое насилие, управы в Земле никому нет, между боярами самими вражда, и уехал я от великого мятежа и безгосударства».
В который уже раз российская правящая элита продемонстрировала свою антинациональную и антиобщественную суть. Впервые за много десятилетий на троне оказался настолько юный государь, что реальное правление должны были временно взять на себя наиболее зрелые и опытные в государственных делах вельможи. Их и формальным, и гражданским долгом должны были стать труды по развитию государства и его благосостояния, а они вместо этого принялись удовлетворять свои низкие вожделения и рвать друг у друга лоскуты власти. При этом княжата мешали силам, которые реально вели государство, и кончили тем, что физически оппонентов устранили – на глазах у юного и бессильного Ивана.
Через год после устранения Елены и Овчины-Оболенского Василий Шуйский-Немой решил укрепиться, породнившись с правящей династией. Выбор был невелик, и 60-летний князь летом 1538 года насильно, против её воли, взял в жёны юную племянницу Василия III – княгиню Анастасию Петровну, дочь крещёного казанского царевича Петра Ибрагимовича. Младший сын казанского хана Ибрагима Худай-Гул (Кудайкул) был крещён под именем Петра, и в январе 1506 года Василий III выдал за него свою сестру Евдокию и дал в кормление Клин и Городец. Царевич пользовался благоволением своего шурина, в мае 1522 года был оставлен в Москве наместником, когда пришли вести о походе на Русь крымских и казанских татар во главе с ханом Мухаммедом. Тогда «крещёный татарский царевич Пётр» при переговорах с ханом об уплате дани, выслал скреплённое великокняжеской печатью письменное обязательство платить дань. Это как раз и был Худай-Гул, и через брак с его дочерью Шуйский-Немой роднился с великим князем. Что же до вынужденного и мало обязывающего Москву обязательства, то оно в условиях усиления Руси не могло с годами не становиться формальностью.