Размер шрифта
-
+

Иван Айвазовский - стр. 12

Уже тогда Иван понимал, что написать на пленэре бурное море или ночные марины невозможно, и все чаще он начал полагаться на свою необыкновенную зрительную память и воображение. Гайвазовский мог по беглому карандашному наброску с натуры с большой легкостью написать картину в мастерской. И полотно «Лунная ночь в Гурзуфе» (1839 г.) стала первой вехой на пути создания им цикла ночных марин. Гурзуф мирно спит, ярко освещенный луной. Четко выделяется высокий тополь. Художник ничего не забыл: он не только воссоздал по памяти ночной пейзаж, но и вдохнул в картину настроение, которое овладело его душой в те ночные часы.

По памяти выполнена и картина «Морской берег» (1840 г.), на которой изображено штормовое зимнее море, уносящее вдаль военные корабли. Хотя от переливов голубого, серого и темно-синего оттенков создается иллюзия, что она написана за один сеанс под впечатлением только что увиденного. Это одна из самых проникновенных картин совсем еще юного художника. Быть может, в стоящем на берегу одиноком путнике, который смотрит на волнующееся море, живописец представлял себя? Когда-то он еще вернется сюда, чтобы вновь увидеть эти берега и такое любимое Черное море?

Гайвазовский был молод, любил жизнь, шумное общество, музыку и танцы, но все эти желания побеждала его страстная любовь к искусству. Как часто друзья и знакомые удивлялись и обижались, что он предпочитал их обществу свою работу в мастерской. Даже на предложения Казначеева погостить у него он отвечал отказом. Только с рыбаками Иван выходил в открытое море по первому их зову…

Спокойное созерцание прибрежных видов было неожиданно прервано. В Феодосию прибыл командующий войсками кавказской прибрежной линии, прославленный герой войны 1812 г. генерал Н. Н. Раевский. Николаю Николаевичу, побывавшему в мастерской Гайвазовского, очень понравились его марины, и он предложил художнику принять участие в военно-морском походе к берегам Кавказа. Иван немедленно загорелся желанием отправиться в путешествие, во время которого мечтал увидеть «то, чего еще ни разу не видел и, кто знает, увидит ли когда-либо…»

В мае 1839 года Гайвазовский на корабле «Колхида» отправился в морской поход. На борту он познакомился с флотоводцем Михаилом Петровичем Лазаревым и молодыми офицерами, будущими героями обороны Севастополя Владимиром Алексеевичем Корниловым, Павлом Степановичем Нахимовым (капитаном флагманского корабля «Силистрии» в этом рейде), Владимиром Ивановичем Истоминым, братом А. С. Пушкина Львом Сергеевичем. Он сохранил с ними дружественные отношения на протяжении всей жизни, как и с разжалованными в солдаты декабристами А. Одоевским, М. Нарышкиным, Н. Лорером. Это знакомство с попавшими в царскую немилость офицерами принесло Ивану и радость от общения с неординарными людьми, и недовольство Раевского, который после первого десанта в районе Субаши отправил Гайвазовского в Сухум. Командующий войсками подсластил «пилюлю» тем, что художник сможет увидеть там «места необыкновенные». Путешествие, продлившееся месяц, принесло Ивану множество впечатлений.

В своих дорожных альбомах художник делал беглые наброски, чтобы потом воплотить увиденное на полотне. Серьезным испытанием стало для Гайвазовского участие в боевых операциях у берегов Мингрелии, в районе реки Субаши (Лазаревская). Он высадился на берег вместе с атакующими войсками. Сохранился его отчет об этой командировке, где он подробно описывает свое участие в высадке десанта, как артиллерийский огонь создавал дымовую завесу, за которой удавалось скрыть от противника 15 кораблей, благодаря чему солдаты в относительной безопасности пересаживались в шлюпки и плыли к берегу. Молодой Гайвазовский, как он сам писал, «в одной руке держал пистолет, а в другой – карандаш». Чуть ли не на бегу он принялся рисовать, ведь перед ним была живая картина: озаренный солнцем берег, лес, далекие горы, флот, стоящий на якоре, катера, снующие по морю и поддерживающие связь с берегом. Отвага и смелость, проявленные живописцем в боевой обстановке, вызвали к нему симпатии моряков и подобающий отклик в Петербурге. Раевский же, сменивший гнев на милость, пригласил его участвовать еще в двух десантах. С тех пор живописец проникся нерушимой верой в мощь русского флота и впоследствии стал непревзойденным певцом его побед.

Страница 12