История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции - стр. 38

Такова историческая основа эпопеи Алексея Югова «Ратоборцы».

Есть ещё одно обстоятельство, которое необходимо учитывать при анализе идейно-художественных особенностей этого сочинения. Обратимся к труду С.М. Соловьёва: «Изложив общие черты нашей древней летописи, скажем несколько слов об особенностях изложения, которыми отличаются различные местные летописи. До нас от описываемого времени дошли две летописи северные – Новгородская и Суздальская и две южные – Киевская, с явными вставками из Черниговской, Полоцкой и, вероятно, других летописей, и Волынская. Новгородская летопись отличается краткостию, сухостию рассказа; такое изложение происходит, во-первых, от бедности содержания: Новгородская летопись есть летопись событий одного города, одной волости; с другой стороны, нельзя не заметить и влияния народного характера, ибо в речах новгородских людей, внесённых в летопись, замечаем также необыкновенную краткость и силу; как видно, новгородцы не любили разглагольствовать, они не любят даже договаривать своей речи и, однако, хорошо понимают друг друга; можно сказать, что дело служит у них окончанием речи; такова знаменитая речь Твердислава: «Тому есмь рад, оже вины моей нету; а вы, братье, в посадничьстве и в князех». Рассказ южного летописца, наоборот, отличается обилием подробностей, живостию, образностию, можно сказать, художественностию; преимущественно Волынская летопись отличается особенным поэтическим складом речи; нельзя не заметить здесь влияния южной природы, характера южного народонаселения; можно сказать, что Новгородская летопись относится к южной – Киевской и Волынской, как поучение Луки Жидяты относится к словам Кирилла Туровского» (Соловьёв С.М. История России с древнейших времён. Кн. 2. Т. 3—4. С. 91). Сравнивая поучение новгородского епископа Луки Жидяты с поучением Кирилла Туровского, С.М. Соловьёв писал: «Другим характером отличаются поучения южного владыки, Кирилла Туровского, как вообще памятники южнорусской письменности отличаются от северных памятников большею украшенностию, что, разумеется, происходит от различия в характере народонаселения: иной речи требовал новгородец от своего владыки, иной южный русин от своего». Что же касается до рассказа суздальского летописца, то он сух, не имея силы новогородской речи, и вместе многоглаголив без художественности речи южной; можно сказать, что южная летопись – Киевская и Волынская – относится к северной, Суздальской, как «Слово о полку Игореве» относится к сказанию о Мамаевом побоище» (Там же. С. 140).

Признавая огромный интерес писателей к исторической теме в послевоенное время и сам факт, что действительно никогда не издавалось в России такого количества исторических романов, не ставилось такого количества пьес в театрах и такого количества фильмов в кино, Е. Полякова в статье «Минувший век во всей его истине…» («Заметки об историческом романе») писала:

«Но во многих фильмах и спектаклях, картинах и романах тех лет тускнела сложившаяся уже традиция советского исторического искусства – изображение жизни в главном её направлении и в её сложности, непременное включение героев в огромные общие процессы народной жизни.

Отступали на второй план беды крестьянской жизни… Многие писатели обращались к изображению минувшего века, но немногие были верны изображению минувшего века во всей его истине. Сложность не анализировалась, но замалчивалась. В то же время антиисторичность общей концепции, робость в раскрытии противоречий времени и характеров сочетались с подробнейшим воссозданием внешних черт эпохи. Длиннейшие описания яств и питий за царскими и боярскими столами, старинных одежд, посольских приёмов и даров часто существовали в книгах сами по себе, не столько помогая раскрыть глубину исторического процесса, сколько затеняя эту реальность пышной многостраничной экзотикой…» Упрекая писателей в том, что они создают «парадно-лубочные портреты», «парсуны», почти иконы, «сквозь которые еле-еле брезжит реальность», новомирский критик резко и несправедливо говорит о романе А.К. Югова «Ратоборцы», в котором якобы «Русь ХII – ХIII столетий представала народной сплочённой державой, которая жила бы в золотом веке, если бы не монголы»: «Почти всегда такое идеализирование, искажение сущности исторического героя сочеталось с неточностью «формы» романа, с неумением воплотить образ именно в исторической конкретности. В «Ратоборцах» А. Югова великий князь, возвращаясь от хана, думает такими словами: «Боже! Да неужели же всё это позади: Батый, верблюды, кудесники, ишаки и кобылы, лай овчарок, не дававший спать по ночам, и все эти батыри, даругинойоны, агаси, исполненные подобострастия и вероломства, их клянча, и поиски, и гортанный их, чуждый русскому уху говор, и шныряющие по всем закоулкам – и души и комнаты – узкие глаза?! Эти изматывающие душу Батыевы аудиенции… Неужели всё это позади – в пучине минувшего? Неужели скоро увижу увалы Карпат, звонкий наш бор, белую кипень цветущих вишневых садов… Анку (княгиню. –