История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции - стр. 168
Глава, в которой он протягивает руку другу юности через пропасть семнадцатилетней разлуки:
После «Литературной Москвы» А. Ахматова и Л. Мартынов стали печататься часто – обет молчания, недоверия был нарушен, и это относилось не только к ним. «Заслонённые» произведения открылись перед читателем, показывая, что наша литература богаче, значительнее, чем это могло показаться» (Каверин В. Эпилог. М., 1988. С. 335).
В первом альманахе «Литературной Москвы» была напечатана глубокая статья Б. Пастернака «Заметки к переводам шекспировских трагедий», рассказ Василия Гроссмана «Шестое августа», а также произведения Пришвина, Федина, Мартынова, Симонова, Слуцкого, Розова, Антонова и др.
Второй альманах «Литературной Москвы» тоже вышел в 1956 году. В него вошли большой цикл стихов Марины Цветаевой, статья о ней и её творчестве Ильи Эренбурга, цикл стихов Н. Заболоцкого, интересные «Заметки писателя» А. Крона, рассказы Юрия Нагибина «Свет в окне» и Александра Яшина «Рычаги», статья М. Щеглова «Реализм современной драмы». Два года назад А. Яшин послал «Рычаги» в «Новый мир». Секретарь редколлегии «Нового мира» А. Кривицкий вызвал Яшина и посоветовал: «Ты, говорит, возьми его и либо сожги, либо положи в письменный стол, запри на замок, а ключ спрячь куда-нибудь подальше». Яшин спросил: «Почему?», тот отвечает: «Потому что тебе иначе 25 лет обеспечены». В. Каверин, которому Яшин рассказал этот эпизод, написал, что «Рычаги» прославили Яшина» (Там же. С. 339). В то время, сразу после войны, А. Яшин увидел, побывав в родных деревнях, что всю полноту власти в районе взяли райкомы, которые приказывали председателям колхозов и секретарям партячеек, что сеять, как собирать, как отчитываться в районе, главное, чтобы был хороший отчет. Крестьянин, колхозник перестал быть хозяином на земле, он слушает только приказы из района. «Я так понимаю наши дела… Пока нет доверия к самому рядовому мужику в колхозе, не будет и настоящих порядков, ещё хлебнём горя немало. Пишут у нас: появился новый человек. Верно, – появился! Колхоз переделал крестьянина. Верно, – переделал. Мужик уже не тот стал. Хорошо! Так этому мужику доверять надо. У него тоже ум есть». Откровенно говорили мужики о своей бедственной жизни, но, как только началось партсобрание, тут же все переменились – и заговорили то, что от них требовали райкомы: «Они тебе дают совет, рекомендацию, а это не совет, а приказ. Не выполнишь – значит, вожжи распустил. Колхозники не соглашаются – значит, политический провал» (Литературная Москва: Сборник второй. М., 1956. С. 506). Но как только началось официальное заседание партячейки, все вдруг изменились: «Лица у всех стали сосредоточенными, напряжёнными, скучными, будто люди приготовились к чему-то очень давно знакомому, но всё же торжественному и важному. Всё земное, естественное исчезло, действие перенеслось в другой мир, в обстановку сложную и не совсем ещё привычную и понятную для этих простых, сердечных людей» (Там же. С. 510). Безмерны страдания людей, возвращались после тюремной отсидки реабилитированные писатели (Н. Заболоцкий), а тут ещё и после войны будь послушным, покорным. Такая писательская позиция не могла быть одобрена официальной критикой.